– Верити, – снова произнесла Эйлса и впервые с той минуты, как она вошла в мой дом, я услышала упрек у нее в голосе. – Вы здесь работаете?
– Да. Вон там за столом. За компьютером.
Она снова засунула голову в проем, чтобы убедиться, потом повернулась ко мне и спросила:
– А как вы туда пробираетесь? Сквозь весь этот хлам?
– Здесь все важное, Эйлса. Я получаю много писем. И пишу ответы. Еще квитанции. Очевидно, немного прибраться не помешает, но все это крайне важно для процесса моей работы. Мне нужно хранить все бумаги.
– Все?
– Да.
– Но книги. Пластиковые пакеты. Одежда. Их так много, – она повысила голос. – А если пожар? Вам повезло, что не… – Она пристально посмотрела на меня, и выражение ее лица немного смягчилось. – Это опасно для здоровья. – Она потерла лоб. – Что вы еще храните?
– Ничего, – ответила я. – В этой комнате хуже всего.
Но она мне не поверила, сделала несколько шагов, пнула пластиковый пакет, оказавшийся у нее на пути, и пошла в дальнюю часть дома.
– Не надо, – предупредительно сказала я. – В этом нет никакого смысла. Эта комната не используется.
Эйлса отодвигала вещи в сторону, чтобы расчистить себе дорогу.
– Что это? – спросила она, вертя в руках длинную палку из нержавеющей стали.
Это была часть душа Гербертов, который они с Томом разобрали и заменили. Я слегка покачала головой и сделала такое лицо, будто объяснить было слишком сложно. Эйлса небрежно отбросила палку в сторону – она упала на груду пластиковых ящиков, соскользнула с них и с грохотом рухнула на пол. Добравшись до двери, Эйлса толкнула ее, та сдвинулась всего сантиметров на пять.
– Я бы не стала… – сказала я, видя, что она собирается навалиться плечом.
– Вы даже войти не можете в эту комнату? – уточнила она.
– Она никогда не используется.
Тогда она бросилась к лестнице, прежде чем я успела что-либо сделать. Она взялась за перила и осторожно ступала не небольшие свободные промежутки. Мне нужно было остановить ее. Она добралась до комнаты Фейт. Я вскрикнула. Эйлса положила ладонь на ручку двери.
– Не надо, – крикнула я, поднимаясь по лестнице вслед за ней. Я даже повысила голос: – Не могли бы вы спуститься прямо сейчас?
Когда Эйлса спускалась, стараясь не споткнуться, я видела, что она пытается подобрать слова, чтобы выразить свои чувства: отвращение, омерзение и разочарование? Я знала, что отношения между нами уже никогда не будут прежними. Я потеряла всякий авторитет, всякое равенство как личность, как друг. Это все исчезло. Я ничего не могла исправить, но могла вернуть себе немного достоинства.
– Эйлса, вы правы, – сказала я, когда она оказалась рядом со мной. – Мне нужно тут все разобрать, и сейчас, увидев свой дом вашими глазами, я это четко уяснила. Мне нужно закончить работу с последней группой слов, а потом я займусь уборкой. Нужно только найти время.
Она провела рукой по лбу, оставив грязный отпечаток, словно синяк.
– А готовите вы где?
У меня появилась мысль соврать, вроде как я вообще готовить не умею и не люблю, а хожу в кафе или заказываю доставку. Я даже слышала у себя в голове, как говорю это, в некоторой степени повторяя ее рассказ о том, как она в двадцать с чем-то жила в Фулхеме: «У меня в холодильнике стояла только бутылка текилы и шесть баночек сыворотки для отбеливания зубов». Эйлса качала головой, как маленькая птичка, осматривая кухню, дверь в которую была подперта сложенным алюминиевым стулом. Эйлса подошла ко мне по проложенной ею же тропинке, но потом снова повернула к двери в кухню, по пути остановившись, чтобы поднять деревянную сушилку для белья.
– Это же наша, да? – уточнила она.
– Вы же ее выбросили. – Я смотрела себе под ноги.
– Но, Верити, она сломана! Ее невозможно нормально повесить.
– Нужен всего один винтик, – тихо сказала я. – Или веревка.
Эйлса положила сушилку, на этот раз осторожно, словно начала что-то понимать. Я могла бы долго говорить про нашу культуру, когда люди выбрасывают множество вещей, о моем отвращении к потребительству и сопутствующей ему расточительности, о важности переработки отходов, о защите окружающей среды, – но выразить все это правильными и понятными словами у меня не получалось.
Эйлса подошла к кухонной двери, а я снова поняла, что не могу встать с ней рядом. Не глядя в комнату, я могу заблокировать свой разум от реальности. Но сейчас образ кухни буквально прорывался в мой мозг – я видела разлитый по полу томатный соус. Несколько дней назад (а, может, и раньше) я уронила на пол банку. Эйлса пробыла в кухне всего несколько секунд, но, когда вышла оттуда, выражение ее лица поменялось. Она не смотрела на меня. Может, просто не могла. Она зажала нос, подошла ко мне, взяла за рукав и потянула к входной двери. Мы вышли на свежий воздух.
– Давайте пойдем к нам, – предложила она, когда мы уже стояли на дорожке. – Выпьем по чашечке кофе.
Я знала, чего она хочет – оказаться как можно дальше от моего дома и избавиться от запаха, прилипшего к коже. Но я ничего подобного не чувствовала, несмотря на парализующее унижение. Я чувствовала стыд, исходящий от кирпичей, и мне хотелось быть поближе к дому, защитить его, поддержать, успокоить.
– У меня кое-какие дела, – ответила я. – Сейчас нет времени на кофе.
Эйлса оглянулась через плечо, потом снова посмотрела на меня. Левый рукав ее платья был испачкан. Она сделала глубокий вдох и быстро торопливо сказала:
– Я вам помогу. Я обязательно вам помогу. Даже после того, как мы приберем одну только кухню, вы сразу же почувствуете разницу. Это будет другое качество жизни. Я не уверена, что там вообще безопасно готовить. Вы пользуетесь теми микроволновками?
– Пока нет, но когда-нибудь буду.
Она покачала головой.
– Зачем они вам?
– Не знаю. В микроволновке делают попкорн. Я всегда хотела попробовать. В Sainsbury’s продают готовую еду – азиатскую лапшу, например, – и приготовить ее можно только в микроволновке. Их просто нужно починить – заменить пару деталей. – Внезапно я почувствовала ярость.
– Но если вам нужна микроволновка, ее же можно купить. Я думаю, сейчас они стоят футов по тридцать. Ведь те, которые стоят у вас в кухне, выбросили не просто так. Они не работают. Вас может ударить током, если вы попытаетесь их включить. Или устроите пожар, и сгорит весь дом. Он же вспыхнет как спичка. И этот запах…
Я не ответила, и Эйлса продолжила говорить:
– Верити, я должна спросить, комнаты наверху в таком же состоянии?
– В каком таком же? Забиты микроволновками? – попыталась улыбнуться я.
– Забиты всяким барахлом.
– Нет, – ответила я. – Нет. Нет. Нет. – По ее лицу было видно, что она мне не верит. – Нет, – снова повторила я.