Девушка пела в церковном хоре - читать онлайн книгу. Автор: Мастер Чэнь cтр.№ 47

– Да, – улыбается он разбитыми губами. – Но меня подслушали… Да уже давно подозревали…

– Подозревали – в чем? А… все понятно. Ен, это вы все время рассказывали обо всем Лебедеву?

– И только ему, – почти неслышно признается он. – Потому что опасно.

Я роюсь в карманах, чтобы ему что-то дать, поблагодарить, но у меня нет ничего. А Ен вдруг наклоняется ко мне совсем близко:

– Я не японская морда. Я кореец. Моей страны уже все равно что нет. Захватили японцы. Не на кого надеяться. Только на вас… нас… Россию. Нужен каждый корабль. Чтобы дошел и… потом, позже, освободил Корею. Вот потому. А тут – бунт, и если крейсеру покинуть эскадру… А за ним пойдут другие, а там тоже будут бунтовать…

Он выдыхает и трогает шею – там повязка.

– Россия – это еще «вы» или уже «мы»? Ен, а откуда вы родом? Вы уже наш кореец?

– Нет, то есть да, – говорит он. – Уже подданный России. Моя семья – рыбаки, есть такой остров Улындо, потом уехали торговать рыбой во Владивосток. Но я помню… Помню все.

Я оставляю ему все папиросы, которые при мне были, обещаю приходить все время – и уже у порога спохватываюсь:

– Ен, кто теперь главный в заговоре – вы этого человека знаете?

Он смотрит на меня долго и отчаянно, потом выдыхает:

– Нет. Нет…

Итак, все в открытую. На железные двери в моей каюте ставят, по приказу Лебедева, защелку – я смогу закрыть ее изнутри и спать спокойно (а что же это я не волновался по такому поводу раньше, мелькнула мысль). Команда хихикает – до того защелку установили, понятное дело, Вере Селезневой, таковая была и у Рузской (чтобы не подвергать соблазну сходящих по женщинам с ума), так что моя каюта теперь называется «дамской комнатой». Но кто-то не смеется. Иллюзий того, что я тоже заговорщик, пусть немного смешной, уже нет.

– Что же теперь, дьявол его в бороду и в ребро через сапоги… – демонстрирует мне морской язык Федор Шкура, улучив момент, когда рядом никого. – Что же мне теперь делать. Да пошло бы оно все знаете куда.

И он делает вид, что почти орет на меня – если кто-то все-таки приблизится.

– Господин Немоляев, я всю жизнь штрафник. Как вырваться? Говорил с Лебедевым – помните, там, на берегу, но что он может… Он только на корабле хозяин.

И я торжественно обещаю ему: как только придем во Владивосток, мы с Дружининым пойдем в тамошнюю контору охранного отделения и заступимся за Шкуру. И потом я – один – дам ему новую жизнь. Потому что наш Союз – именно он – уже возглавил, судя по отрывочным новостям, обновление России.

Знает ли Шкура, кто на самом деле этот новый Люцифер, страшнее прежнего? Да я даже не пытаюсь его об этом спрашивать. Но вот если знает – то во Владивостоке все будет очень, очень серьезно.

Лебедев отпускает меня на берег, делать последние запасы на последние деньги. Камранг очень странное место – почти деревня, есть здесь несколько полубезумных французов, которые провели телеграф, строят ледоделательный завод, современный порт. И они завезли сюда из Сайгона какие-то товары, среди которых я и собираюсь порыться.

А еще пришел пароход «Дагмар», все корабли грузят оттуда крупу, муку, кур, консервы, вино, сигары и многое другое. Катера ходят на берег и обратно в бешеной суете, но меня она уже не беспокоит.

Потому что Лебедев, в нескольких кратких фразах, рассказывает мне: крейсер должен был заново взбунтоваться еще где-то в Малаккском проливе, дело в том, что оттуда совсем близко до голландской Ост-Индии – Суматры, Явы и прочих диких мест. А там идет война голландцев с местными раджами, на севере Суматры и особенно на Бали, там, по сути, ничья земля и ничья вода.

Но это то, что положено было знать рядовым заговорщикам. А так, без малейших сомнений, речь шла об очередном нанятом вот этой боевой группой Р.С.Д.Р.П. быстроходном корабле, который уже на второй день бы увез драгоценный груз и главарей в непонятном направлении – да неужели в британские воды, которые в этой части света везде? И как доверить такой груз пиратам? Авантюра, безумная авантюра… Так или иначе, в итоге решено было бунтовать вот здесь, в Камранге, тем более что крейсера стоят тут почти в открытом море, на отдалении от всех. Но больше можно ни о чем не беспокоиться, потому что оружия у бунтовщиков уже нет, и офицерские вахты не дадут застать никого врасплох. Точка.

Голубеющие вдали горы, перед ними близкие сахарные утесы отвесных скал, зеленая долина с речкой. Я в последний раз на чужеземном берегу, дальше только Владивосток: здесь надо вдохнуть этот воздух и запомнить его, рассмотреть лица на берегу… и не надо беспокоиться об обычной почте – мой очерк поедет в Петербург на «Дагмаре», вместо сигар. Месяц – то есть в первых числах мая – и он достигнет моей редакции.

Жалкое подобие бухты и набережной кишит белыми форменками матросов, торговля идет уже чуть не с разостланных на земле тряпок. А вот привычные белые колонны, держащие скромный фронтон: та самая почта, и там же телеграф.

И тут я спотыкаюсь, пытаюсь прятаться за пальму (бессмысленно). Этот худенький человек в матросской форме… заходит в прохладу телеграфного зала. Толпа скрывает эту фигуру. Или мне все это кажется?

Выдерживаю долгую паузу, захожу на телеграф, вдыхаю внушающий уважение запах тропического дерева, им здесь щедро отделано все. Пробиваюсь к окну и за ним вижу…

Скрипки, два нежных голоса ласкают друг друга – это же «Мадам Баттерфляй». Кто бы мог подумать, что аннамитки настолько красивы и что у них такие умные лица?

– Я разминулся со своим, эм-м-м, другом, – пытаюсь объяснить я ей – кто она, местная принцесса? Или ее привез с собой один из французов из Сайгона, а до того она оказывала ему всякие услуги, пытаюсь одернуть себя я.

– Месье француз? – делает мне комплимент эта местная Чио-Чио-Сан.

– Не всегда, – загадочно отвечаю я. – Мой друг забыл… потерял ту телеграмму, которую получил, и еще хотел оставить себе копию бланка той, что отправил… Вы настолько добры, что поможете нам?

– Хм, у вас замечательный и необычный друг. Но все может оказаться так просто, месье! – говорит она и смотрит на меня весьма выразительно.

Я достаю золотой десятирублевик – предпоследний – и бормочу что-то насчет украшения, которое из него можно сделать для такой ундины нечеловеческой красоты. И получаю в ответ две полоски бумаги с буквами и знаками. Клей еще не просох. Смотрю на них, не понимаю, они же на английском, но что-то можно разобрать; потом мне становится страшно.

И я выбегаю с телеграфа, шарю глазами по матросской толпе – все одинаковые, все в бескозырках с ленточками… и иду, как после солнечного удара, к набережной. Но вот мелькает знакомая фигура… исчезает…

Через пару минут я стою сзади бамбукового домика, на земле лежит аккуратно сложенная белая форма, сверху бескозырка с надписью «Дмитрий Донской». Матроса больше нет. В том числе и потому, что он никакой не матрос.