— Я же сказал Брауну…
— А Браун сказал мне, — кивнул Вебстер. — Картер, в чем дело? Боишься, что Кинг прознает о моем визите? Или что я тебя коррумпирую здравым смыслом?
— Чего ты хочешь? — буркнул Картер.
— Мне стало известно, что полиция готовится сжечь брошенные кварталы.
— Так и есть, — гордо выпятил грудь мэр. — Эти кварталы — угроза нашему муниципальному образованию.
— Какому еще образованию?
— Послушай, Вебстер…
— Ты отлично знаешь, что здесь больше нет муниципального образования. Есть только кучка мерзких политиканов, твоих приспешников, позволяющая называть это место субъектом государства, что дает тебе возможность ежегодно переизбираться и тянуть из бюджета жалованье. Дошло уже до того, что вам приходится голосовать друг за дружку. А люди, работающие в магазинах и на складах, и даже те, кто прозябает на едва дышащих заводах, живут за городской чертой. Деловое сословие давно откочевало. Предприятия остались, но их хозяева больше не являются постоянными жителями города.
— И все же город остался городом, — твердо возразил мэр.
— Я не для отвлеченных дискуссий сюда пришел, — сказал Вебстер, — а для того, чтобы объяснить: твое решение сжечь кварталы — большая ошибка. Неужели ты не понимаешь, что у людей, которые там ютятся, нет другой крыши над головой? У людей, пришедших сюда в поисках убежища? У людей, надеющихся на нашу помощь? Неужели ты не понимаешь, что мы ответственны за них?
— Ни черта мы за них не ответственны, — проворчал мэр. — Что бы с ними ни происходило, это их собственная злая судьба. Разве мы их звали? Разве мы их ждали? Каков их вклад в жизнь города? Он нулевой! Сейчас ты мне будешь объяснять, что они не приспособились к переменам. Допустим, это так, но что с того? Разве я в силах исправить ситуацию? Сейчас ты скажешь, что они не могут найти работу. А я тебе отвечу: нашли бы, если бы по-настоящему захотели. Рабочие руки всегда где-нибудь требуются. А то наслушались сказочек про этот новый мир и ждут, когда их обеспечат комфортным жильем и непыльной работенкой.
— Говоришь, как отъявленный индивидуалист, — укорил Вебстер мэра.
— А ты говоришь так, будто тебе все это кажется смешным, — парировал тот.
— Да, мне это кажется смешным, — кивнул Вебстер. — Смешно и трагично, что сейчас многие думают так же, как и ты.
— Мир был бы лучше, будь в нем побольше отъявленного индивидуализма, — процедил мэр. — Взять хотя бы людей, потерявших все…
— Ты про себя? — спросил Вебстер.
— А чем я не пример? Пахал как вол. Не упускал своего шанса. Кое-что предвидел. Кому нужно, я…
— Кому нужно, лизал туфли; кому нужно, наступал на горло, — перебил его Вебстер. — Да, ты пример — отличный пример человека, в котором нынешний мир не нуждается. Твои идеи до того устарели, что от них пахнет плесенью. Картер, ты динозавр от политики, точно так же, как я динозавр от торгового администрирования, только ты еще не осознал этого. А вот я осознал. Я вышел из игры. Вышел, хоть это и дорого мне обошлось. Иначе бы я перестал себя уважать. Порода политиков, к которой ты принадлежишь, обречена на вымирание. Луженая глотка и умение держать фасон хорошо воздействуют на психологию толпы, но разве ты не заметил, что нет больше этой психологии? Откуда ей взяться, когда людям безразлична судьба покойницы — политической системы, рухнувшей под собственной тяжестью?
— Пошел вон! — заорал Картер. — Убирайся, пока я полицию не позвал и не приказал тебя вышвырнуть!
— Ты забыл, — спокойно произнес Вебстер, — что я пришел поговорить насчет брошенных кварталов.
— Не будет тебе проку от этого разговора, — прорычал Картер, — торчи ты тут хоть до скончания века! Кварталы сгорят, и точка!
— А как тебе понравится, если деловой район превратится в гору щебня?
— Это что, метафора? — спросил Картер. — Она дурацкая.
— Нет, это не метафора.
— Ты же не… — Мэр вытаращился на Вебстера. — Что ты хочешь этим сказать?
— Только одно, — ответил Вебстер. — В ту же секунду, когда первый факел прикоснется к дому, в мэрию полетит снаряд. А второй будет послан в здание Первого национального банка. И так далее — сначала по самым крупным целям.
У Картера отпала челюсть. Потом от горла по лицу поползла багровая краска.
— Зря ты это затеял, Вебстер! — рявкнул он. — Я не поддамся на блеф.
— А это не блеф, — спокойно возразил Вебстер. — У скваттеров есть пушки. Те, что стояли перед Клубом ветеранов, помнишь? И снаряды из музеев. И есть люди, умеющие со всем этим обращаться. Да и без них бы обошлись, ведь стрелять будут практически в упор. Все равно что с десяти шагов по сараю.
Мэр потянулся к рации, но Вебстер остановил его, вскинув ладонь:
— Не пори горячку, Картер, а лучше подумай. Ты здорово влип. Попробуешь реализовать свой план, и получишь войну. Кварталы, может, и сгорят, но будет разгромлен деловой центр. За это бизнесмены снимут с тебя скальп.
Рука Картера отпрянула от рации.
Издалека донесся треск ружейного выстрела.
— Отзови-ка ты полицейских, — посоветовал Вебстер.
Лицо мэра исказила нерешительность.
Опять выстрел. Другой, третий…
— Очень скоро все зайдет слишком далеко, — предостерег Вебстер. — А пока еще ты можешь это остановить.
Стекла в окнах кабинета затряслись от грохота. Картер сорвался с кресла.
У Вебстера в жилах застыла кровь, колени обмякли. Но он сохранил на лице и в голосе невозмутимость.
Картер, словно окаменев, глядел в окно.
— Боюсь, все уже зашло слишком далеко, — сказал Вебстер.
На столе запищала, замигала красной лампочкой рация. Картер схватил ее трясущейся рукой.
— Картер! — раздался голос. — Картер! Картер!
Такой бычий рев могла исторгать только глотка шефа полиции Джима Максвелла.
— В чем дело? — спросил Максвелл.
— У них была пушка, здоровенная, — сообщил полицейский. — Взорвалась, когда они попытались выстрелить. Должно быть, снаряд подкачал.
— Одна пушка? — спросил Картер. — Только одна?
— Других я не вижу.
— Я слышал ружейную стрельбу, — сказал Картер.
— Да, они в нас палили, ранили пару моих ребят. Но потом отошли. Укрылись в кустах, огонь не ведут.
— Ладно, — решил Картер, — выдвигайся и поджигай.
Вебстер шагнул вперед:
— Спроси у него! Спроси…
Но Картер уже щелкнул переключателем, и рация умолкла.
— О чем ты хотел его спросить?
— Ни о чем, — сказал Вебстер. — Теперь уже не важно.