Все ловушки Земли - читать онлайн книгу. Автор: Клиффорд Саймак cтр.№ 187

По-прежнему крепко сжимая поводья, Бентон потихоньку передвигался к седлу, пока не уцепился за стремя и не высвободил засевший там сапог. Конь присмирел, но все еще фыркал, беспокойно и подозрительно.

Роллинс лежал в примятой траве, нелепо растопырив руки. Бентон понял, что он мертв. «Готов», — подумал Бентон с безошибочной и беспристрастной убежденностью, почувствовав слабость при взгляде на труп.

Он медленно вывел скакуна Роллинса обратно на тропу. Неподалеку лежал его собственный конь, получивший пулю прямо в горло в тот момент, когда поднимался на дыбы.

Бентон остановился и посмотрел на него.

«Черта с два мне теперь обрадуются дома, — подумал он. — Черта с два».

Верхом на вороном Бентон поднялся на холм, склон которого спускался к ранчо, окинул взглядом постройки и понял, что все здесь выглядит ветхим, запущенным и безлюдным. Когда-то ранчо казалось ему огромным, цветущим и полным жизни. Возможно, потому, что Бентон в те времена еще не видел ничего такого, с чем его можно было бы сравнить. Например, плантаций на берегах Миссисипи, или чистеньких, ухоженных ферм Пенсильвании, или усадеб на реках Виргинии.

Тонкая струйка дыма поднималась над кухонной трубой, и больше не было никаких признаков жизни. Ни суеты на крохотном дворе, ни беготни вокруг коровника. Ни звука, ни движения. Только лениво вьющийся дымок на фоне заходящего солнца.

Понукая вороного, Бентон спустился с холма.

Никто не вышел на крыльцо и не встретил его. И Бродяга не выскочил из-за угла, чтобы предупредить о появлении гостя. Никто не окликнул его ни из барака для работников, ни из коровника.

Когда же Бентон сам решил крикнуть, язык вдруг онемел, в горле пересохло. Так он и спустился — в молчании.

Он подъехал к коновязи. Уныло ковырявшийся в земле петух скептически посмотрел на него, склонив голову, а затем вернулся к своему занятию.

Бентон медленно поднялся по расшатанным ступенькам крыльца, потянулся к дверной ручке и замер в нерешительности. Постоял неподвижно и наконец постучал в дверь.

Из-за двери ответило глухое эхо, и он постучал еще раз. Послышались медленные шаги, и дверь отворилась.

Там стоял… старик, гораздо старше того мужчины, которого помнил Бентон, старше, чем он вообще мог себе представить.

— Пап!

Долгое мгновение старик смотрел на него так, словно не узнавал. А затем вцепился в его локоть костлявой, но твердеющей с каждым мигом рукой.

— Нед! — проговорил старик. — Мальчик мой!

Он втащил Бентона за порог и захлопнул дверь, скрывая из виду пустой двор и безмолвный коровник, роющегося в земле петуха и расшатанные ступеньки просевшего крыльца.

Бентон обнял старика за плечи и на краткое мгновение прижал к себе. «Какой маленький, — подумал он, — какой жилистый и сухой… словно старый пастуший конь, с дубленой шкурой и стойким нравом».

Голос отца звучал слабо, едва не сползая на шепот:

— Мы слышали, что тебя убили, Нед.

— Даже не задели, — ответил Бентон. — А где же мама?

— Твоя мать больна, Нед.

— А Бродяга? Почему он меня не встретил?

— Сдох Бродяга, — сказал отец. — Попал под телегу. Стал уже не таким проворным, как прежде, и не смог вовремя отпрыгнуть.

Бок о бок они молча вошли в темный дом, а возле двери в спальню старик отступил в сторону, пропуская сына вперед.

Сразу за дверью Бентон остановился, и взгляд его внезапно затуманился при виде пожилой женщины, приподнявшей седую голову над подушкой.

Он услышал ее голос, слабый и дрожащий, но исполненный прежней, памятной ему нежности:

— Нед! Мы слышали…

Он бросился к ней и опустился на колени перед кроватью.

— Да, я знаю. Но это неправда. Много есть таких рассказов, и многие из них оказываются неправдой.

— Жив, — произнесла мать так, словно сама до конца не верила в это. — Жив и здоров, и снова дома. Мой мальчик! Дорогой мой мальчик!

Он прижимал ее к себе, а мать тонкой рукой гладила его волосы.

— Я молилась за тебя. Молилась, молилась и…

Она тихо всхлипнула в быстро наступающей темноте, продолжая гладить его, и на миг Бентон испытал, как в детстве, ощущение безопасности, тепла и любви.

Под ногами отца скрипнула половица, Бентон поднял голову и оглядел спальню в первый раз с того момента, как зашел туда. Простая, строгая, почти бедная обстановка, хранившая дух дома. Лампа с закопченным колпаком на обшарпанном буфете. Выцветшая картина: овцы на берегу ручья. Треснувшее зеркало на вбитом в стену гвозде.

— Я немного приболела, — сказала мать, — но теперь быстро поправлюсь. Ты для меня — лучшее лекарство.

Отец, стоявший по другую сторону от кровати, горячо закивал.

— Она поправится, сынок. Очень горевала из-за тебя.

— А как дела у остальных? — спросил Бентон. — Я проведаю их завтра, а сейчас просто хочу…

Отец снова покачал головой:

— Больше здесь никого нет.

— Никого? Но работники…

— И работников нет.

В комнате повисла тишина — холодная, напряженная. В последних лучах солнца, проникавших в западное окно, отец внезапно показался измученным и сломленным: старик со сгорбленными плечами и глубокими морщинами на лице.

— Джинго Чарли ушел сегодня утром, — заговорил отец. — Он был последним. Я собирался рассчитать его еще месяц назад, но он отказался уходить. Уверял, что все наладится. А сегодня утром взял и ушел.

— Но ранчо без работников… — начал Бентон.

— Нет больше ранчо.

Бентон медленно поднялся на ноги. Мать сжала его руку двумя ладонями.

— Не принимай близко к сердцу, — сказала она. — У нас все-таки есть дом и немного земли.

— Банк продал нашу землю, — объяснил отец. — Мы взяли ссуду на лечение твоей матери и на другие дела. А банк разорился и продал нашу землю. Ее купил Уотсон.

— Но он поступил с нами по-людски, — добавила мать. — Старый Дэн Уотсон оставил нам дом и десять акров земли. Сказал, что не может забрать все у своих соседей.

— Закладная была у Уотсона?

Отец покачал головой:

— Нет, у банка. Но банк разорился и продал землю. А Уотсон купил ее у банка.

— Значит, это Уотсон запретил ее выкупать?

— Нет, это банк запретил и продал землю Уотсону.

— Понятно, — сказал Бентон. — А что стало с банком?

— Снова работает.

Бентон прикрыл глаза, чувствуя, как его накрывает усталость, накопленная за четыре долгих и горьких года, ощущая запах разбившихся надежд. В голове все смешалось. Но оставалось еще одно дело. Еще один вопрос.