И постояв немного, осторожно спросила:
– А без вас этот камень, он… дает магическую энергию?
Вот теперь миссис Эньо вызвала уважение уже и у меня. Она не была магом, но связала мои действия с магией дома, пусть и невидимой ей.
– Без меня нет, – я извиняющееся улыбнулась ей. – Это дом профессора Стентона, миссис Эньо, и потому исцеляющая магия камня-основания действует лишь на тех, кого профессор считал своей семьей и чью ауру он вписал в магию камня. Однако, так как я являюсь магом, я могу транслировать, то есть передавать эту магию тем, кому считаю нужным.
И тут доктор Эньо, испытывающий в данный момент не самые приятные ощущения, все же счел нужным вмешаться:
– Не совсем так, мисс Ваерти. Вы можете служить проводником не потому что вы маг, а потому как этот дом принадлежит вам, и похоже, уже давно.
В этот миг я могла бы сказать многое, но сочла гораздо более верным – просто промолчать.
– Вам не следует сейчас говорить, берегите силы, – попросила я.
И доктор понял меня без слов. Лишь сжал мою ладонь на миг, и обессилено обмяк, практически теряя сознание. Но мы этого не допустили, ни он, ни я, и вскоре мистер Эньо провалился в сон, уже сон, целительный и полезный. На этом необходимость в моем присутствии отпала. Я поднялась, вверяя доктора заботам его супруги, проверила состояние мистера Илнера – тот уже тоже спал, причем здоровым крепким сном.
А после, ни на кого не глядя, поднялась по ступеням вверх, покинула подвал, почти ничего не видя поднялась на второй этаж, прошла до самого конца коридора, открыла дверь в кладовую, где хранилось заботливо выстиранное и выглаженное Бетси белье, закрыла дверь на ключ, прошла в глубину кладовой и опустилась на одну единственную имеющуюся здесь скамью.
Слез не было. Ни единой слезы.
Как в тот день, когда мы хоронили профессора. Мне казалось, что все мои чувства замерзли, оцепенели, покрылись льдом… мне казалось, их не осталось. Ничего не осталось. Только я, унылое помещение без окон, и абсолютное осознание безрадостного унылого существования в будущем.
Дверь отворилась почти бесшумно, впуская в помещение кладовой яркий свет магического освещения, и стройную тень лорда Гордана. С присущей истинному джентльмену тактичностью, он «не заметил» моего позорного уединения, и вежливо осведомился:
– Мисс Ваерти, не окажете ли вы мне честь разделить со мной вечернее чаепитие.
Мгновенно выпрямившись, как и подобает хорошо воспитанной девушке, ответила:
– Боюсь, что нет, лорд Гордан. Мне очень жаль, но данный момент не располагает к разговорчивости.
– Что ж, с удовольствием помолчу в вашей компании, – не согласился оставлять меня одну младший следователь, и протянул руку, затянутую в белоснежную перчатку.
Мне пришлось встать и покинуть место моего уединения.
* * *
Разговаривать за столом мне не пришлось – миссис Макстон и миссис Эньо с лихвой восполняли недостаток нашего с лордом Горданом молчания, своей непрекращающейся беседой. И темы для данной беседы были самые разнообразные – от рецептов чая, до обсуждения новых методов вязания шерстяных носков. Это было увлекательно, крайне. Настолько, что я делала вид, будто поглощена новой крайне полезной и важной информацией, а лорд Гордан молчал, по причине того, что нетактично было бы отрывать меня от восторженного слушанья.
Но в момент, когда дамы перешли к обсуждению рецептов чистящего средства для придания блеска фарфоровым тарелкам, лорд Гордан не выдержал, и часть стола, где напротив друг друга сидели мы, отделил бледный бело-голубой контур, погружая меня в унылую, полную осознания собственного ничтожества тишину.
– Мисс Ваерти, мне бы хотелось обсудить с вами нечто крайне важное, – начал молодой дракон.
Сделав глоток чая, который уже был изрядно прохладным, я вздохнула, заставляя себя собраться с мыслями, подняла взгляд на лорда Гордана и вежливо произнесла:
– Я вас слушаю.
Не трудно было догадаться, что речь пойдет о моем разговоре с лордом Арнелом, а пуще того – о недопустимости нашего поведения и моего согласия на помолвку, но я надеялась, что лорд Гордан не потребует от меня объяснений. Ведь сложно объяснить тому, кто не был в объятиях дракона, о том, что у находящихся в этих объятиях, едва ли работает критическое мышление.
Но я ошиблась, младший следователь вовсе не собирался говорить об Арнеле. И глядя мне в глаза, он произнес:
– Мисс Ваерти, мне очень жаль, но второй Зверь это я.
И чашка выпала из моих рук… благо падать ей было недалеко, и она рухнула на стол, даже не расплескав находящегося в ней чая.
Несколько секунд я молчала, потрясенно и растерянно глядя на молодого полицейского, затем судорожно выговорила:
– Но ваша кожа не отреагировала на прикосновение к золоту.
Лорд Гордан отставил от себя чашку с блюдцем, и медленно стянул перчатки. Ожоги! Внушительные, ярко-алые на его бледной коже, пузырящиеся ожоги! Свой крик я удержала, лишь прижав ладонь ко рту, но ужас… ужас все равно испытала в полной мере. – Мисс Ваерти, мне очень жаль, но второй Зверь это я.
– Вижу, я напугал вас, – медленно произнес лорд Гордан.
До крика! Но я не стала говорить об этом.
Протянув руку, произнесла необходимое:
– Argentum sanitatem, – и напряженно проследила за тем, как словно нехотя, с невероятной для этого заклинания неспешностью исчезают раны.
– Отсроченная реакция, – произнес младший следователь, – я с самого детства отставал во всем. В развитии, в росте, в весе, в здоровье. Я, пожалуй, был самым болезненным ребенком в Вестернадане, потому как любые лекарства действами лишь через время. Через весьма продолжительное время.
Я молчала все то время, пока исчезали, заживляясь, страшные отметины, и лишь после этого подняла взгляд на лорда Гордана.
– Моя мать, – продолжил полицейский, – никогда особо не жаловала меня в детстве. Мне всегда казалось, что причина в моей болезненности – в то время как другие мамаши гордились успехами своих карапузов, о моих «успехах» можно было бы лишь промолчать. Но потом появились вы, Анабель, и ваши слова о вивернах, произнесенные в кабинете лорда Давернетти потрясли меня страшным осознанием – моя мать не рожала меня. Благодарю.
Он быстро натянул перчатки, скрывая уже исцеленные ладони, сжал ладони перед собой, вновь посмотрел на меня и продолжил:
– Моя мать не могла иметь детей. Я считал себя виновным в этом, ведь именно мои роды, по легенде, вещаемой всем родственникам, прошли столь тяжело, что матушка утратила способность дарить жизнь. На деле же – мой отец обрюха… – и лорд Гордан осекся.
Его переполняли эмоции, но как воспитанный джентльмен, он все же не опустился до неприличных слов и выражений.
– Моей настоящей матерью была девушка, о чьей принадлежности к оборотням он не ведал. Она умерла, производя меня на свет. Некоторое время после, отец потратил на то, чтобы пробудить во мне сущность дракона, и в Вестернадан мои родители вернулись лишь после того, как мои глаза приняли отличительную для драконьего народа черту.