Едва ли я знала ответ, и об этом, лорду Гордану, было превосходно известно.
– Много, мисс Ваерти, – произнес младший следователь, – весьма много. И все они крайне сплоченная семья, которой крайне невыгодно усиление позиций номинального главы рода, потому как леди жаждут получения свободы и мести. Я уточню, если вы еще не осознали – свободы от Арнела и мести лично вам. И самое ужасное, мисс Ваерти, заключается в том, что мы предприняли все возможные меры, чтобы скрыть ваше участие в аресте леди Беллатрикс Арнел, но… пистолет в руке мистера Тоуа сегодня сказал о многом, не так ли?
Пистолет в руке мистера Тоуа… Не требовалось быть семи пядей во лбу, чтобы понять – это ментальная магия. На него воздействовали, используя ментальную магию, и вероятность того, что этой же магией воздействуют еще на кого-либо, была примерно… сто процентов!
– Я подумаю об этом завтра, – прошептала, чувствуя, как все сильнее начинает кружиться голова.
И мои слова – почти мольба о тишине, что так требовалась мне сейчас. Я не хотела ничего говорить, я не хотела ни о чем думать, я желала лишь закрыться в спальне, запереть двери, замуровать вход и дать волю слезам, у меня не осталось сил их сдерживать.
Но тут в больничной палате прозвучали страшные слова:
– Почему вы приняли его предложение?
Я начала терять связь с реальностью уже в этот момент, но мне хватило сил на один простой вопрос:
– Вы слышали наш разговор?
Молодой джентльмен, в котором драконью сущность выдавали лишь глаза, ответил гробовым молчанием и злым взглядом. И ответа мне уже не потребовалось. В безумном волнении я прижала ледяные пальцы к вискам, пытаясь принять всю эту информацию и не скатиться в истерику, что накатывала на меня со всей неизбежностью снежной лавины, и от моего движения в свете больничных ламп сверкнуло обручальное кольцо. Воззрившись на него с некоторым недоумением, я вспомнила о том, каким образом оно очутилось на моей руке, но после всего произошедшего мое утомленное зрение никак не могло сконцентрироваться на перстне, и в целом, ни на чем.
И мне очень повезло, что в момент, когда я начала падать, лорд Гордан все еще был рядом.
* * *
К моему стыду, левитировал мистера Илнера в экипаж лорд младший следователь. Он же, помог спуститься мне, потому как миссис Макстон была занята тем, что успокаивала миссис Эньо, а сам доктор старательно изображал абсолютную невозмутимость, и вел себя так, словно ни он, ни мы, не ведали об огромной наливающейся краснотой опухоли, которая венчала лоб самоуверенного доктора. Но, несмотря на всю свою самоуверенность, доктор Эньо юркнул в наш экипаж, как только галантно придержал двери своей кареты для миссис Эньо, миссис Макстон и одной горничной с ворохом постельного белья в руках. И вот ловко захлопнув за ними дверцу, врач малодушно сбежал к нам, не испытывая никакого желания продолжать выслушивать нотации супруги. Таким образом в моем экипаже оказались я, доктор Эньо и спящий и занимающий все противоположное сидение мистер Илнер. Лорд Гордан, осознав, что ему не оставили место, вскочил на коня, мистер Уоллан был вынужден присоединится к мистеру Оннеру на козлах, и мы тронулись в путь.
И вот как только это произошло, с доктора Эньо слетела вся напускная невозмутимость, и устало сгорбившись, он произнес:
– Так значит, на нас начали охоту. Я, видимо, первый, затем последуете вы и ваш адвокат мистер Эйвенер. Нужно будет предпринять меры для защиты семейства Верг, я вовсе не желаю присутствовать на их похоронах, как, впрочем, и на ваших. Мисс Ваерти, полагаю, нам стоит приостановить судебный процесс и в целом отозвать все иски против Беллатрикс Стентон.
Протянув руку, я прикоснулась к внушительной шишке на лбу уважаемого врача и произнесла заклинание:
– Sanitatem!
Заклинание исцеления работало всегда быстро и безотказно там, где речь шла о незначительных повреждениях.
– Спасибо, милая девочка, – уныло поблагодарил доктор Эньо.
Сам он сделать этого не мог – сильнейшее магическое истощение, плюс я в качестве не слишком умелого спасателя, и как итог на семь-двенадцать часов врач остался без магии. Я надеялась, что мы обойдемся минимумом, то есть семью часами.
– Всегда рада помочь, – не менее уныло, сказала я.
Доктор ободрительно потрепал меня по ладони, сел ровнее, и закинув ногу на ногу, поинтересовался:
– Каким образом мистер Илнер схлопотал столь обширный инфаркт?
– Испугался, – едва слышно вымолвила я.
– Я так полагаю, страх был вызван опасностью, угрожающей вам? За себя мистер Илнер едва ли стал бы переживать, на редкость бесстрашный джентльмен. Вы побледнели, что ж, полагаю, я прав.
Мне оставалось лишь кивнуть. Мы уже покинули защищенную барьером часть города, и теперь скрип рессор перекрывал вой разгулявшейся метели, и уже никакая теплая шаль не могла защитить от пронизывающего ледяного ужаса. Что ж, отправляясь в этот ужасный город я с самого начала не испытывала никаких надежд на светлое и безоблачное будущее. Оторванная от семьи, от родного города, от человеческого общества, я представляла себе унылое и беспросветное существование в доме, из окон которого открывался печальный вид на покрытую вечным льдом Железную Гору. Едва узнав свой приговор, я готовила себя к тому, что придется учиться жить, ища счастье в незначительных мелочах, таких как хорошая книга и теплый чай с неизменной булочкой от мистера Оннера… Но я никак, никоим образом, даже в самом кошмарном из снов, не могла и представить, что под угрозой окажутся мои близкие. Близкие, существование без которых я не могла и не желала себе представлять.
– Вы полагаете, если мы остановим судебный процесс, они оставят попытки избавиться от нас? – наступая на горло собственной вере в справедливость, вопросила я.
Доктор Эньо устало посмотрел на меня, и ответил:
– Я не уверен.
Что ж, я уже тоже была ни в чем не уверена. Но оказавшись наедине с доктором Эньо, и без опеки и контроля миссис Макстон, я решилась задать вопрос, который едва ли смогу задать своим домочадцам.
– Доктор Эньо, кем… – голос сорвался, и все же я нашла в себе силы продолжить, – кем меня считают в Вестернадане? Бывшей любовницей профессора Стентона?
От подобной откровенности пожилой врач на мгновение оторопел, затем перевел дыхание, посмотрел мне в глаза и честно ответил:
– Люди – нет, драконы – да.
Глаза начали наполняться слезами, и все же я заставила себя произнести:
– Почему?
Ответить на этот вопрос сразу доктор Эньо не смог. Несколько минут он смотрел в окно, устало ссутулившись, а затем произнес то, о чем мне не решился сообщить никто.
– Потому что именно так вас представлял профессор Стентон.
И слезы скользнули с ресниц, а стон… стон я подавила неведомо каким усилием воли. Я желала узнать правду. Правда оказалась чудовищной. Жуткой, непостижимой, сокрушающей.