Жила-была девочка, и звали ее Алёшка - читать онлайн книгу. Автор: Таня Танич cтр.№ 233

Боясь оглянуться назад и вновь встретиться с взглядом старого мальчишки, или ещё хуже — со своим собственным уродливым отражением, я подскочила к двери, из-за которой вдруг донёсся голос возвращавшегося Олега Львовича и ещё один, женский, принадлежащий, видимо, той самой Ларисе, которой только предстояло меня «обламывать». От одной мысли о том, что я увижу их обоих сейчас, в момент, когда меня душил страх и сердце билось на переделе своих сил, я почувствовала, что закричу — громко, истерично, безобразно. И тогда неизвестно, что со мной будет. Может, они примут меня за сумасшедшую и вызовут специальных врачей, чтобы забрали на принудительное лечение. Нельзя ведь держать сумасшедших среди людей, они и так не понимают элементарных основ редакционной политики, а еще могут навредить окружающим. Нет-нет, я не должна была с ними встречаться, ни в коем случае.

В панике я оглянулась, замечая лишь, что старого мальчишки с его насмешливым голосом больше нет в кабинете. И в следующую секунду мой взгляд упал на противоположную от двери стену, на которой виднелось окно, занавешенное все теми же грязно-желтыми занавесками, и — о чудо! — оно не было защищено решетками. Видимо, этот более-менее пристойный вид был привилегией редакторского кабинета, в котором так удачно оставил меня Олег Львович. Очутившись в два прыжка у окна, я быстро взобралась на подоконник и рванула на себя тяжелые деревянные рамы, слегка примерзшие одна к другой — но страх прибавил мне сил, и я открыла окно почти без труда. Ещё раз оглянувшись и успев увидеть только перекошенное от удивления лицо заместителя редактора, застывшего на пороге в компании своей коллеги Ларисы, я покрепче прижала к себе сумку и прыгнула вниз с подоконника.

Несмотря на то, что окно находилось на первом этаже, как и во всяком старом здании, расстояние между подоконником и землёй было немаленьким, и приземлилась я неудачно, упав на колени и оцарапав ладони. Но больно мне не было ни капли.

Я снова находилась на улице, и свежий морозный ветер радостно трепал мои волосы, успокаивая и утешая, забавляясь над моими проблемами. Быстро вскочив на ноги, я лишь негромко рассмеялась и приветственно махнула ему рукой в знак благодарности за сопереживание и за град колких снежинок, которые он, веселясь, бросал мне в лицо. Я смогла вырваться! Я опять была свободна. Никогда в жизни я не буду больше искать общества этих странных людей, никогда не буду с ними разговаривать и принимать их слова близко к сердцу. Мне не нужна работа, не нужно признание, и никто мне не нужен. Ведь у меня уже есть этот чудесный ветер, который поможет забыть обо всех неприятностях. Только ветер сможет отогнать этого ужасного мальчишку, который, издеваясь и злясь, выводит каракули на асфальте, заставляя мою жизнь лететь под откос.

Но мы обманем его. Обманем и сбежим — я и мой новый друг ветер.

— Что значит — ты сбежала? — голос Марка отдавал ледяной крошкой, точно так же, как и его взгляд — пронизывающий, острый, пробирающий до костей. Но мне, прихлебывающей вторую чашку горячего пунша, было все равно. Никакой холод не мог побороть того дурашливо-весёлого настроения, которое не отпускало меня с момента возвращения домой.

— А то и значит. Мне не нужна эта работа. Ну что я там забыла? Зачем, вообще, я устроила это все? Эту суету, беготню, какие-то попытки доказать что-то себе, тебе? Да нужно было бросить все, как только меня не взяли на первое же место. Знаешь, я достаточно увидела, чтобы понять — не хочу я работать в таких условиях. У меня ведь и так все есть! Прекрасный дом, уйма свободного времени — вот же, все под рукой. Не понимаю, что на меня нашло, раз я решила, что мне скучно здесь. Там, — я рассеянно кивнула в сторону окна, — меня просто никто не хочет видеть. Понимаешь, Марк? Я там не нужна. Я чужая, и никогда больше не стану своей. И не хочу становиться. Не хочу, чтобы меня терпели — потому что я сама не готова это терпеть.

— О чем ты говоришь, Алёша? — Марк, по-прежнему не понимая ни слова, смотрел на меня, и сердитое недоумение в его взгляде вытесняло едва уловимое беспокойство. — Что-то случилось? Тебя… кто-то обидел? Возникли конфликты? Только скажи мне, я все решу.

— Да нет, что ты! Никаких конфликтов, не надо вмешиваться. Ты и так уже все… решил, — негромко посмеиваясь в чашку, остановила его я. — Не надо больше ничего за меня решать. Хотя… Я же все понимаю. Ты просто хотел помочь, как всегда, а мне этого не нужно. Я, вообще, думаю, что мне уже мало что нужно, Марк, — в горле вдруг пересохло, и знакомое муторное беспокойство начало медленно подниматься изнутри. — Потому что у меня и так все есть! — поспешила скрасить возникшую паузу я. — Все, давай перекрасим эти разговоры. Решение принято и, как ты любишь говорить, обжалованию не подлежит. Я буду работать дома. Не вышло из меня журналиста — ну и ладно. Значит, пришло время вспомнить, что я ещё и писатель. Уж для этого мне точно не надо ни с кем встречаться и никуда ходить. Помнишь, ты говорил — чтобы быть писателем, надо просто брать ручку, блокнот, садиться за стол и писать. И все! Вот это мне сейчас и нужно — просто садиться за стол и писать. Я и так пробегала в погоне неизвестно за чем последние два месяца. А сейчас больше не хочу. Надоело. Хочу вернуться в прошлое, когда все было так просто и хорошо. Буду писать легкие и приятные истории, которые тебе так нравились, стану для тебя идеальной женой. Вот что я буду делать! Неужели тебе не нравится это, Марк? Неужели ты, наконец, не доволен?

По выражению лица Марка я понимала, что он и хотел бы радоваться, но мое тихое и домашнее настроение по-прежнему казалось ему неестественным. Уже не раз подобная сговорчивость с моей стороны заканчивалась громким скандалом с градом обвинений, которые мы, не задумываясь, швыряли в лицо друг другу. И, кажется, он начал заранее побаиваться подобных реакций, понимая, что это показное умиротворение — лишь новая маска, очередной самообман, который непременно закончится новым срывом.

Но на этот раз даже я понимала, что вру ему. Конечно же, я не собиралась ничего писать — теперь мне этого просто не хотелось. Меня более чем устраивало чувство лёгкости и пустоты, поселившееся внутри после побега из редакции. Наконец-то меня ничего не волновало, не отзывалось болью при мыслях о собственной глупой беспомощности, а невозможность изменить ситуацию вызывала лишь странное веселье. Теперь я не только приняла свою новую судьбу, но и могла беззаботно посмеяться ей в лицо. Что толку было грустить? Любые сожаления сейчас были бесконечно нелепы. Раньше надо было думать.

— О чем ты, Алёша? О чем думать?

Кажется, я снова не заметила, как начала проговаривать проносящиеся в голове мысли вслух. В последнее время эта привычка стала довольно навязчивой и начинала меня злить. Но мне нельзя было волноваться и злиться. Я просто хотела успокоить Марка и успокоиться самой, чтобы больше не слышать этот страшный голос, который смеялся надо мной всякий раз, когда я выходила из себя и волна удушающего отчаяния подступала так близко. Я обязана быть в хорошем настроении, всегда, чтобы ни случилось. Иначе… Я вздрогнула от одной только мысли о новой встрече с тем странным фантомом, который принялся ходить за мной по пятам, и попыталась переключить внимание Марка на другие темы: