Дети грядущей ночи - читать онлайн книгу. Автор: Олег Сухамера cтр.№ 38

– Фамилию дома забыл. Марутой можешь кликать.

– Ого! Азы конспирации уже знаешь! Приятное знакомство! Чую, сработаемся!

Борис открыл двери соседней комнатухи, гостеприимным жестом предлагая последовать за ним.

Сергей стремительно зашел внутрь вслед за низеньким китайцем и чуть не расшиб голову о низкий проем. Даже в глазах заискрило от многочисленных зайчиков, чуть ли не брызнувших из глаз. Сергей зашипел, почесывая ушибленную макушку, попытался осмотреться, но в комнате царил полумрак. Откуда-то из густой тени, сгустившейся по углам помещения, до Сергея донесся чей-то сдавленный смех. Марута развернулся резко в направлении звука, пытаясь рассмотреть весельчака. Из темноты выплыла статная девичья фигура и тут же протянула для рукопожатия узкую холеную ладонь.

– Какой же вы неловкий. Рада новой встрече, товарищ.

Сергей вздрогнул от знакомых интонаций. И, чуть помедлив, пожал холодную кисть женщины.

– Знакомьтесь. Мира. Мой заместитель по всем боевым вопросам. Ну и жена по совместительству.

– А мы уже знакомы. Это тот самый Марута, про которого я тебе рассказывала, Боря. Ловкий парень. Невезучий только. Так здорово, что встретились, правда?

– Да уж. Лучше поздно, чем никогда, – выдавил Сергей, оказавшийся совершенно не готовым к такому странному раскладу судьбы.

* * *

Софья наколола щепы, сложила ее домиком в глубине широкого печного проема, поднесла зажженную спичку.

– Ма, с ума сошла? Лето, куда печку топить? – совсем по-взрослому спросила Ганна.

– Пирог спеку. С брусникой. Мишка любит.

– Ну-ну… Думаешь, если он молчит и ничего не ест, то ему твой пирог надо? Угу…

– А что делать? Надо же что-то делать. Сыночек мой, – Софья обессиленно рухнула на лавку, спрятала в опухших ладонях лицо с брызнувшими слезами.

– Дрына ему надо. Тоже, возомнил себя шляхтичем! Поделом!

– Не смей! Не тебе судить. Ссыкуха еще… – Софья выдохнула, выпрямилась, как пружина, поджала губы и решительно приказала: – мука в сенях, в коробе. Вот крынка. Полную неси!

Мишка сидел у окна, уставившись в одну точку, смотрел пустыми глазами во двор. Ему бы и хотелось встать, обнять Софью, уткнуться носом в родное плечо, погладить мать, успокоить как-то.

– Ничего, ма, все нормально. Все прошло.

Но вот беда, был он вроде бы тут, в избе, но видел себя и суетящуюся у печи мать и надувшуюся от легкой обиды Ганну как бы со стороны. Самое страшное, что тело совершенно его не слушалось. Ни слова сказать, ни рукой двинуть. Паралич, что ли? Хотя чего удивляться: этой ночью рухнул целый мир, светлый, радостный, полный надежд. Вчерашних надежд. А теперь… пепел на душе, да и только. Как будто кто-то взял и стер все краски, украл запахи, выключил ощущения. Пресный, безвкусный мир. Глухие звуки, доносящиеся до разума, как будто сквозь толстое одеяло, и не имеющие ровно никакого значения. Зачем так жить? У камня и то чувств поболе будет. Расстроиться бы, но и это чувство тоже погасло.

– Варенье в подполе! Сходи! Не стой, как дура! – Софья мимо собственной воли опять повысила голос и тяжко вздохнула, поймав себя на мысли, что срывает свою боль на дочке.

– Я не дура! Это Мишка твой – дурень! Носишься с долбнем, как с писаной торбой!

– Мне повторить?!

– Да не надо! Слышала! – губы у Ганны предательски затряслись, и она выскочила из хаты, ляпнув дверью так, что в окошках задребезжали хлипкие стекла.

«Не ссорьтесь. На пустом месте же. Да ну его, этот пирог. Зачем? Мне ничего не надо, – хотел бы сказать Мишка, но язык намертво прилип к небу. – К чему? Тени ссорятся, что с того? Пусть, это их дела. Что мне с того, когда и меня почти нет?»

Краешком взгляда Мишка уловил фигурку Ганны, юрко мелькнувшую по двору с ведром воды в руках. Пусть. Не интересно. Что с того, когда и двор, и Ганна, и вся предыдущая жизнь были где-то там, далеко-далеко, совсем на другом краю вселенной?

Опять ляпнули двери, да так, что иконы закачались в красном углу. Ганна, кипящая от переполняющих ее чувств, ворвалась в хату с полным ведром холодной колодезной воды и быстро, пока все не очухались, со всего маху окатила безучастное тело Мишки.

– На! Получай! Тоже мне панич! Пироги ему! Съел?!

Софья только и успела, что рот открыть от удивления. Батькин характерец. Еще одна Марута. Огонь-девка, мелькнуло в мозгу матери что-то вроде гордости.

Сердцу вдруг стало холодно, оно замерло на тысячу лет, и в тот момент, когда мертвая тьма готова была принять тело Мишки в вечное пользование, вдруг ухнуло и взорвалось обжигающими брызгами. Он и сам не сообразил, как что-то дремлющее в душе, сильное и яростное, вышвырнуло остывающее сознание Мишки прочь из мира голодных теней.

И чудо! Впервые за долгие часы он ощутил, почувствовал, как холодно, мокро и противно вот здесь, на земле, тут, в убогой, забытой Богом хате. Тело живо откликнулось, оно приобрело вес, окружающая обстановка стала резкой, а в нос шибануло острыми привычными когда-то запахами. Пахло печью, сыростью, кожей и старым деревом – жизнью.

А из сухого горла рвался помимо воли жуткий утробный стон. Еще мгновение, и неведомая сила бросила Мишку о пол. Огромное невыносимое горе лавиной закрутило туловище в тугую спираль, выперло изнутри криком, брызнуло солеными ручьями из глаз.

Испуганная Ганна и растерянная мать пытались как-то справиться с Мишкой, но он лишь вертелся ужом, спасаясь от их рук. Марута корчился, мычал, изо рта его бежала белая пена, он молотил лбом о дощатый пол, пытаясь разбить черепную коробку, в которой, как в перезревшем нарыве, гноем вспухали мерзкие воспоминания вчерашней ночи.

* * *

Жаркое августовское солнце померкло. Тысячи ездоков бешено мчались, выбивая из сухой травы столбы пыли, повисшей в воздухе гигантским смертным саваном. Всадники таращили глаза, пытаясь высмотреть и проткнуть пикой суетящиеся где-то там, внизу, вопящие о пощаде серые фигурки немецких пехотинцев. Визг раненых, предсмертные хрипы упавших коней, клекот и свист пуль, косивших своих и чужих без разбору, прерывались лишь громкими выбухами артиллерийских снарядов. Широкие фонтаны из густого чернозема вперемешку с ошметками человеческого мяса взвивались кустами прямо в почерневшее небо.

Чтобы не сойти с ума от царившего на поле битвы хаоса, Стас попытался сконцентрироваться на чем-то значимом, но менее масштабном, чем пиршество смерти на кипящем в крови и поте обезумевшем, визжащей и корчащейся в муках человечине. В какой-то момент Стас осознал самое важное. Древний инстинкт диктовал мозгу: чтобы выжить в этой кровавой мясорубке, неимоверным усилием воли нужно разжать холодные пальцы страха, больно сжавшие горло; выдохнуть и начать делать тяжелую ратную работу – убивать людей, таких же, сделанных из мяса и костей, как и он сам, по чьей-то злой воле брошенных под колеса судьбы.