Эти профессиональные сообщества и учреждения, вне всяких сомнений, принесли мне пользу. И хоть я столкнулся со многими препятствиями, и мои исследования часто шли против течения, я занимал, по мнению многих, самую престижную должность в области профессиональной науки о питании в стране. Я был штатным профессором и заведовал кафедрой на ведущем факультете науки о питании в США, где руководил самым крупным, имеющим самое лучшее финансирование и наиболее часто публикующимся проектом на всем факультете
[111]. И поэтому я могу утверждать, что не подвергаю сомнению авторитет этих учреждений с легкостью или как человек, озлобленный из-за многих лет профессионального непризнания. Я беспокоюсь за общественность, а также за честность этих учреждений, если такая вещь вообще когда-либо существовала, именно потому, что находился достаточно близко и лично мог видеть, где эта честность должна была сыграть роль и привести к вмешательству, но этого не случилось.
Ощущение, что наши учреждения не реализуют свой потенциал, волнует сегодня многих, и доверие общественности к этим учреждениям, похоже, на рекордно низком уровне. Это особенно заметно в общественном отношении к высшему образованию, средствам массовой информации, правительству и самой науке. К сожалению, это становится нашей новой реальностью. Мнения, которые когда-то были отвергнуты как вымученные или параноидальные, теперь стали обычным явлением. Учитывая такое положение вещей, я опасаюсь, что многие читатели пролистают примеры из этого раздела скорее с чувством оцепенения, чем с чувством гнева. Я волнуюсь, что мы стали слишком равнодушны к манипуляциям, цензуре и нечестности. На сегодняшний день нельзя удивить кого-то, сказав, что в основе нашего коллективного понимания питания лежат интересы корпораций. Так что все, что я написал здесь, вряд ли можно считать чем-то аномальным.
Тем не менее, судя по комментариям, которые я слышал, и по тому, как СМИ освещают эту проблему (или не освещают ее), очень немногие в курсе того, насколько велико влияние промышленности: от корыстного финансирования исследований и консультативных услуг за финансовые вознаграждения до коварной безжалостности, с которой это влияние распространяется, незамеченное общественностью. Именно поэтому на страницах этой книги я старался фокусироваться на примерах из собственной карьеры. Хотя некоторые из них уже упоминались в предыдущих книгах, и иногда я чувствую себя неловко, обсуждая их, глубоко убежден, что они имеют большое значение в этом новом контексте. Мне «посчастливилось» своего рода искупаться в грязи – очень тесно поработать с этими учреждениями. Общественность имеет право знать, на что тратятся ее налоги, что влияет на здоровье и как формируются доминирующие перспективы, будь то в Вашингтоне, округ Колумбия, или в учебных аудиториях институтов. Более того, даже если такое влияние индустрии и стало новой нормой, вплоть до точки нашего невосприятия, это не делает его более приемлемым. То, что мы знаем о питании и здоровье, должно определяться только фактическими данными, а не покупательной способностью пищевой и фармацевтической промышленностей.
Я устал купаться в грязи.
№ 2: Защищать и восстанавливать академические свободы
Эта вторая рекомендация о том, как улучшить наши учреждения, идет рука об руку с первой. Что касается меня, то без академической свободы моя карьера сгинула бы в канаве еще несколько десятилетий назад. Я никогда не написал бы «Полезную еду» или «Китайское исследование». Я совершенно точно не писал бы сейчас эту книгу, приглашая вас задуматься о роли, которую играют учреждения.
Академическая свобода на протяжении веков была важной частью интеллектуальной жизни, и срок пребывания в должности долгое время использовался для ее защиты. Современная система пребывания в академической должности в Соединенных Штатах, которая предоставляет квалифицированным профессорам право занимать должность на неопределенный срок, была разработана в 1915 году, утверждена в 1940 году как Заявление о принципах академической свободы и полномочий [8] и обновлена в 1970 году. Как и в случае с судьями Верховного суда, пожизненные назначения, защищенные сроком пребывания в должности, предназначены для защиты свободы слова и исследований профессоров вне зависимости от того, оказывается ли какое-то внешнее или внутреннее давление на университет. Разумеется, срок пребывания в должности не всегда работал как должно. Как и во всем, идеалы, к которым он стремится, не всегда в совершенстве претворяются в жизнь. Некоторые противники безвременного срока пребывания в должности утверждают, что это поощряет самодовольство и лень среди профессоров, защищенных им, но я думаю, что эти риски часто преувеличены, особенно по сравнению с тем, чем чревата альтернатива. Без закона о безвременном сроке пребывания наша академическая свобода будет слишком беззащитна перед манипуляциями и коррупцией.
Более того, на такие позиции не так-то легко попасть. Такая штатная должность обычно предоставляется после того, как младшего преподавателя повысили до старшего после семи лет наблюдений, и такой процесс включает тщательное рассмотрение кандидатуры комитетом коллег. После этого старший преподаватель может вновь получить повышение до позиции штатного преподавателя примерно через 7–15 лет. Совершенно очевидно, что штатная должность, защищенная сроком пребывания в ней, не дается быстро или просто. Она требует амбиций. Пока университет строго придерживается этих процедур, людей, получающих постоянные профессорские должности, вряд ли можно назвать ленивыми или самодовольными, как часто утверждают критики.
Я получил эту должность в возрасте 35 лет, когда работал на факультете Технологического института Вирджинии. К счастью, мое пребывание в должности было вновь подтверждено шесть лет спустя, когда я перешел работать в Корнелл. Из всех профессиональных достижений в моей карьере то, что я сравнительно рано получил штатную должность, было, вне всяких сомнений, самым важным. Это предотвратило многочисленные попытки заставить меня замолчать или уволить. Приведу один пример: однажды председатель Egg Board (национальная группа по защите интересов птицеводства) отправил запрос о моем увольнении президенту Корнеллского университета Дейлу Корсону и декану сельскохозяйственного колледжа Дэвиду Коллу. Эти люди хорошо меня знали. Корсон совместно с Китом Кеннеди, предшественником Дина Колла, проводил мое интервью, когда я впервые был принят на работу в Корнелле в 1974 году. Однако даже если бы это было не так, безвременный срок пребывания в должности обеспечил бы мне защиту.
Разумеется, закон о сроке пребывания в должности не может защитить инакомыслящего академика от всех форм внешних угроз, насмешек или презрения. Какими бы важными ни были безопасность работы и академическая свобода, они не могут защитить абсолютно от всех форм личных нападок, но, несмотря на некоторые недостатки, они по-прежнему играют важную роль в защите академической свободы. В моем случае, даже когда директора Корнеллского отделения диетологии раздражало то, чем я занимался, моя работа оставалась в безопасности. Даже когда представители частных интересов требовали моего увольнения, мои исследования, финансируемые государством, процветали.