– Принудительный отказ от своей профессиональной деятельности доставляет вам немалые душевные муки, – проникновенно продолжал робот-репортер. – Верно?
– Сообщите вашим слушателям, – медленно сказал доктор Сьюпеб, – что мы намерены продолжать работу, не обращая внимания ни на какие законы. Мы способны помочь людям уж никак не меньше, чем химиотерапия. Особенно в случаях психических нарушений, связанных с предыдущей жизненной историей пациента.
И только тут он понял, что репортер представляет одну из самых влиятельных телекомпаний с аудиторией в пятьдесят миллионов, которые наблюдают сейчас за происходящим в доме Сьюпеба обменом любезностями. И от одной только мысли об этом язык доктора перестал ему повиноваться.
Позавтракав, он вышел на улицу и наткнулся на второго робота-репортера, который устроил засаду возле машины доктора.
– Леди и джентльмены, перед вами последний представитель венской школы психоанализа. Некогда, возможно, выдающийся психоаналитик доктор Сьюпеб скажет вам несколько слов. – Репортер подкатился к доктору, преградив ему дорогу. – Как вы себя чувствуете, сэр?
– Паршивее некуда! – ответил доктор Сьюпеб. – Пожалуйста, дайте мне пройти.
– В последний раз направляясь в свой кабинет, – сказал репортер, глядя ему вслед, – доктор Сьюпеб ощущает атмосферу всеобщего осуждения, однако, тем не менее, продолжает тайно гордиться уверенностью в собственной правоте. Только будущее рассудит, насколько он прав в своем упрямстве. Подобно практике кровопускания, психоанализ пережил периоды своего расцвета и медленного увядания, а теперь его место заняла современная химиотерапия.
Сев в машину, доктор Сьюпеб выехал на подъездную дорогу и вскоре уже катил по автобану в сторону Сан-Франциско. Он по-прежнему чувствовал себя паршиво и очень опасался предстоящей, как ему казалось, неизбежной схватки с представителями власти. Не меньше его беспокоили и перспективы собственного ближайшего будущего.
Он был уже не молод, чтобы участвовать в этих событиях. На талии его накопилось немало лишней плоти. Каждое утро приносило ему огорчение, поскольку лысина, которую он как-то обнаружил в зеркале ванной комнаты, явно увеличивалась. Пять лет назад он развелся со своей третьей женой, Ливией, и больше в брак вступать не собирался. Его семьей стала работа. И что же теперь? Бесспорным было одно: как сообщил робот-репортер, сегодня он направляется в свой кабинет в последний раз. И пятьдесят миллионов телезрителей Северной Америки и Европы, наблюдающих за ним, будут гадать: обретет ли он новое призвание, откроет ли для себя новую необыкновенную жизненную цель взамен старой? Увы, на это было слишком мало надежды.
Чтобы успокоиться, он поднял видеофонную трубку и набрал номер, по которому передавали молебен.
Припарковав машину, он прошел пешком до Почтовой улицы и обнаружил возле дома, где размещался его кабинет, небольшую толпу, состоящую из зевак, роботов-репортеров и нескольких полицейских в синих мундирах. Определенно, все дожидались его.
– Доброе утро! – неловко поздоровался он с полицейскими и, вытащив из кармана ключ, двинулся к дверям.
Толпа расступилась перед ним. Он поднялся по ступенькам, открыл дверь и распахнул ее настежь, впустив утреннее солнце в длинный коридор, стены которого были украшены эстампами Пауля Клее и Кандинского. Эти эстампы доктор Сьюпеб и доктор Баклман развесили семь лет назад, стремясь хоть чуть-чуть украсить это довольно старое здание.
– Наступает час испытания, дорогие телезрители, – объявил один из роботов-репортеров. – Вот-вот появится первый на сегодня пациент доктора Сьюпеба.
Полицейские с торжественным видом ждали развития событий. Будто готовились к параду…
Прежде чем войти внутрь, доктор Сьюпеб остановился в дверном проеме, повернулся к тем, кто последовал за ним, и сказал:
– Прекрасный денек! Для октября, во всяком случае.
Он хотел придумать какую-нибудь героическую фразу, полную патетики и пафоса, которая придаст благородство его нынешнему положению, но ничего такого в голову не приходило. Видимо, решил он, причина в том, что героизму здесь нет места. Ведь он просто делает то, что делал пять раз в неделю в течение многих-многих лет, и не нужно быть особенным храбрецом, чтобы пройти давно заведенным рутинным путем еще один раз. Разумеется, платой за это ослиное упрямство станет арест – разумом своим он прекрасно понимал это, – однако телу и нервной системе не было до ареста никакого дела. И Сьюпеб автоматически переступил порог.
– Мы с вами, доктор! – выкрикнула из толпы незнакомая женщина. – Удачи вам!
Ее поддержали, на несколько мгновений возник одобрительный гул, тут же, впрочем, стихший. Полицейские в эти несколько секунд выглядели докучливыми надоедами. Доктор Сьюпеб прикрыл за собой дверь.
Едва он вошел в приемную, сидевшая за своим столом Аманда Коннерс подняла голову:
– Доброе утро, доктор!
Ярко-рыжие волосы секретарши, перетянутые ленточкой, просто пылали, а из декольте мохеровой кофточки стремилась выскочить божественная грудь.
– Доброе! – отозвался доктор Сьюпеб, радуясь ее присутствию здесь, да еще в столь великолепном виде.
Он вручил Аманде пальто, которое она повесила в стенной шкаф.
– Ну что ж… – Он закурил некрепкую флоридскую сигару. – Кто там у нас сегодня первый пациент?
Аманда заглянула в журнал регистрации:
– Мистеру Раги, доктор, назначено на девять часов. У вас еще есть время, чтобы выпить чашку кофе. Сейчас я сделаю. – Она шагнула к кофейному автомату в углу приемной.
– Вы ведь знаете о том, что должно произойти, – сказал Сьюпеб. – Не так ли?
– Разумеется… – Мэнди поднесла ему бумажный стаканчик с кофе, пальцы ее дрожали. – Но ведь ИАПП освободит вас под залог!
– Я боюсь, что это будет означать конец вашей работе здесь.
– Да, – кивнула секретарша. Она уже не улыбалась, ее большие глаза потемнели. – Никак не могу понять, почему Дер Альте не наложил вето на этот законопроект. Николь была против, и потому вплоть до самого последнего момента я была уверена, что и он против. Боже мой, ведь у правительства теперь есть оборудование для путешествий во времени. Почему бы им не отправиться в будущее и не убедиться, что этот законопроект принесет лишь обнищание нашему обществу.
– А может, оно так и поступило, – сказал Сьюпеб.
«И не обнаружило никакого обнищания», – добавил он про себя.
Дверь в приемную отворилась. На пороге стоял первый на сегодня пациент. Мистер Гордон Раги, бледный от нервного возбуждения.
– Вы все-таки пришли, – сказал доктор Сьюпеб.
Он глянул на часы: Раги появился раньше назначенного времени.
– Мерзавцы! – отозвался Раги.
Это был высокий худощавый мужчина лет тридцати пяти, хорошо одетый. По профессии он был брокером и работал на Монтгомери-стрит.