Гибель Лодэтского Дьявола. Первый том - читать онлайн книгу. Автор: Рина Оре cтр.№ 60

Твердый комок овсяной массы получила в сложенные ладони Ульви. Пресная каша показалась Маргарите отвратительной на вкус, цвет и даже запах, так что ее всю с удовольствием слопала Старая Ульви: Новая Ульви лишь выпила воды, но после полуденной жары с беготней на рынок кушать совсем не хотелось, и она не расстроилась.

Затем девушки мыли изумительной красоты расписные тарелки: квадратные, прямоугольные и круглые; начищали металлические приборы, кувшины и блюда. Вечером в наказание за разбитые ранее яйца им снова достался единственный комок каши, тогда как другие работницы получили овощи с мясом, моченые яблоки, хлеба и даже масло. На обед Маргарита уже не стала отказываться от пищи – она отщепила и, кривясь, проглотила несколько безвкусных комочков.

– Прифышнешь, – жевала и говорила с набитым ртом Старая Ульви. – Хаша – энта самест хлепу для прачех и упоршиц. А ешли славно утем раптать, Несса Моллах фхусненьхохо хинет. А шо из рук едываем – энто даж оршо – трелхи тирать не нато. Хохта ты стохо нанатёрывашь, схоко я – фсю шишню утешь радою из рук хушать, лишь бы ништо не шпачхать.

Уже после заката девушки снова мыли и натирали до блеска посуду с позднего обеда герцога. Потом подмели пол и пошли на первый этаж, где их тоже ждала посуда, теперь глиняная, от прислуги высокого положения. Ее не берегли и сразу складывали в большую кадку с водой, но там накопилось с полторы сотни тарелок.

Пока они их вытирали, Ульви рассказала, что аристократы при дворе герцога вовсе не завтракают – за целый день лишь выпивают глоток вина и съедают крошку хлеба, но ближе к вечеру обильно кушают за долгим обедом и около полуночи вновь трапезничают, почему-то называя такой прием пищи «ужин», как полдник в деревне. Хлебная кухня ужин не обслуживала – хлеба, пирожные и пироги готовились заранее, в течение дня, зато в хлебную кухню сносили тарелки, и поутру у посудомойки всегда имелась работа. Еще Ульви рассказала, что в общей, мясной и винной кухнях работают одни «мушины», приходящие в замок из города.

– Они зазнайки! – говорила Ульви, вытирая полотенцем очередную миску. – Николи даж не заглянут в хлебную или ово́щную, а мне фыркают, засим что ниже́е меня никогошеньки в кухнях нетова… И тябя теперя тожа. А тама главно́й – энто важной первый повар, экому знашь, скоко пло́тют за празднишное пиршсво? Николи не поверишь! Два альдриану за пиршсво и златой в будню! А в общую кухню сносют всё, и он энто красивишно ложит на блюдя́х – вот тока за энто ему златой и пло́тют! А всякой бы смогся! Даже управитель Шотно энтому повару не указ, засим что герцог лобзает его крепчае, чем свою жану, – я слыхивала, так сама Несса Моллак как-то сказывала, но ты николи не болтай про герцогу, даж имя его не поминай, а то тябя сразу погонют и еще язык отрежат. А еще двое есть: один толстый, а другой жует всё время, но отощалый. Они зовутся… прядителями обеду. А они токо указывляют, чё и когда несть, да хваляют пред герцогом блюдя́! А здеся, снизу, ово́щная кухня. Здеся стряпают для прислугов три старухи – две помоложе́е и одна вовсе старая. А они еще варют варенья, наливают наливки и марьнуют марьнады. А за энтой дверью, – кивнула Ульви в угол, – кладо́вая и погреб. А я тудова одна боюся ходить – тама крысы… А еще есть погреб в винной кухоне – тама крысов нету, но есть вины в амфурах, экие стоют даж больше́е, чем жизня самой Нессы Моллак. А самая старая из старух ничто не боися и сплят здеся, за занавесою… А две боются и сплют с нами… А здеся тож водются крысы, кошки же гуливают черт-те где… А я ужасти прям как крысов боюся, а ты? Тожа? Тц, жалкое… А хороше́е бы было́, коли бы ты их не боялася – топляла бы их заместу меня…

С тяжелой головой, ошалевшей от перемытой посуды и нескончаемой болтовни Ульви, Маргарита ночью пыталась заснуть на своей половине тюфяка. Она проваливалась в сон, даже несмотря на то, что хрупкая Галли храпела в точности так же, как позапрошлой ночью храпел пьяный Иам. Но уснуть не давала именно Ульви – эта девушка не устала, ведь делала половину своей обычной работы, да ела так, как будто бы была одна. Болтливая и неделикатная, она и сейчас, желая поговорить, тормошила Маргариту. Если бы рядом имелась подушка, то Новая Ульви не выдержала бы и придушила бы ею Старую Ульви. Однако Маргарита заставляла себя терпеть, понимая, что ее нынешняя подруга, какие бы досаждающие недостатки не имела, являлась единственным человеком, от которого она могла ждать помощи в новом для нее мире Доли.

– А как тама, в замушничестве? – шептала Ульви Маргарите в ухо.

– Нуу… если честно, то не поняла еще… – вздыхая, тихо отвечала та.

– Ну а энто? А ночею-то?

– Мне не понравилося…

– Вовся?

– Вовсе… Гадостя всяковые, и всё. Знала б, никогда не пошла замуж… Давай започуем, очень тебя прошу.

– А давай…

И едва Маргариту начало затягивать в сладкое забвение, ее по плечу легонько стукнула кулачком Ульви.

– А мой ухожор тябе каков? Старик, да?

– Седой, но не старик, – из вежливости солгала Маргарита. – Многие рано седеют. Ему годов пятьдесят, наверное…

– Пятьсят пять ему – он старик. На сорок один меня старше́е! А мне четырцать. А цифири перемень – и вот… А у тябя помоложее мушины есть? Холостые? Братья?

– Да, два брата, но… – понуро пробормотала Маргарита. – Старший скоро женится, а младшему десять… Еще Нинно есть, кузнец… Но вряд ли… Давай спать.

– А чего? А он ладнай? Пьянь? А невёста у него есть? А чего вряд ли то? А? Да ответься же ты!

– Только после ты дашь мне поспать. Пожааалста! – взмолилась Маргарита. – Я тебя на венчанье брата возьму и на пиршество после него. Он на сестре того Нинно женится – сама всё поглазеешь.

Ульви стала ее обнимать и чуть не столкнула с тюфяка на доски.

– Как тебя по-настоящему звать? – спросила Маргарита, пытаясь избавиться от этого яростного натиска горячей признательности.

– Ульви́! – тихо, но с ударением прошептала та. – А энто мое правдашнее имя! Вот так вота! А Несса Моллак, как зазнала, сраз меня сжалела!

– Да, забавно… Меня Маргаритой зовут, в честь цветочков… или Гри́ти… Мама говорила, что маргаритки как солнышки – и я ее солнышко… Хотя мне дядюшка так сказал, а он добрый – мог соврать… Матушка тоже как цветок Анге́ликой звалась, и я дочку, Ангелику, хочу…. – зевнула Маргарита. – Чего-то и я разболталась. Давай започуем… сшплять, пожааайлста! Умоляю! Сшплять!

– Сплять, дуреха, – поправила ее Ульви и заерзала, удобнее устраиваясь на спине. – А хорошо, что мы обе худые… Да?

Маргарита не стала отвечать, отвернулась на бок и через минуту забылась сном. Ей снился Нинно в кирасе Иама, но не с мечом, а с топором в руке – таким же, как у деда Гибиха. Нинно в одиночестве стоял у ограды Западной крепости, на том же месте, где он недавно обнял Маргариту и тем самым без слов признался ей в любви. Крепость была полуразрушена, ее башни почернели от огня. Горела и земля подле крепости, и крыши соседних домов; из окон вместе с темным дымом вырывалось пламя. Густая, сизая пелена этого дыма мешала увидеть, что происходит у городских ворот. Когда мгла чуть рассеялась, к Нинно из серого тумана вышли всадники, и первым на тощем белом коне ехал он – Лодэтский Дьявол, голый и весь облитый, с головы до ног, чем-то ярко-красным. Пахло от него скотобойней: животным потом и кровью – как застарелой, так и свежей (даже запах гари не мог перебить эту мерзейшую вонь). Увидев Нинно, демон расправил за своей спиной вороные крылья и взлетел с коня ввысь, а затем, подражая соколу, стал падать камнем на свою жертву. Нинно в этот момент притянул неизвестно откуда возникшую Ульви и страстно впился, как упырь, в ее рот своими губами.