— Хвала Господу и воинству его, оно уже принимает всех тех, кого пугают грехи существующего мира, кто страшится за душу свою и кто воспринимает слова Господа, проистекающие из уст отца Бернона!
— В знак благодарности за вашу сегодняшнюю услугу, за все ваши советы и напутствие мне, я распоряжусь выделить достойные средства на содержание вашей обители, брат Одон!
— Мы все, мой учитель Бернон, мои братья, и ваш покорный слуга будем славить ваше имя до скончания дней и желать победы вашему оружию!
— Кстати о нем. Ну так что вы посоветуете сделать в данной ситуации, брат Одон? Сюда идет Беренгарий с войском, заметно превышающим мое. Никто не упрекнет меня в трусости, но и в безрассудстве, я полагаю, тоже.
— Ваше положение соответствует сейчас тому, что мы видим на этом поле, — монах указал на шахматную доску.
— Вы предлагаете сдаться? Не очень-то мне улыбается встретиться с Беренгарием. Моему сюзерену Людовику в свое время от этой встречи сильно не поздоровилось.
— Вы видите, вас на поле все еще окружает ваше немногочисленное войско. Если вы будете сопротивляться, вы его потеряете и тогда вы действительно можете разделить участь Людовика. Сохраните же свое войско, уйдите непобежденным и начните новую игру, когда для этого придет более достойное время.
— Разве шатрандж можно закончить в любой момент и остаться непобежденным?
— Увы, нет. Поэтому воспользуйтесь преимуществами реальной жизни.
Когда следующим утром жители Павии с высоты своих крепостных стен увидели лихорадочно сворачиваемый лагерь бургундцев, они с наивной радостью поспешили приписать это своей воинской доблести, а также страху врага перед мощью короля Беренгария. Между тем король, явившись в столицу спустя три дня после снятия бургундцами осады, не спешил преследовать отступавшего к северной границе неприятеля — напротив, все внимание Беренгария переключилось на юг страны, так как накануне в лагерь короля прибыл гонец из Рима, который, задыхаясь от утомительной погони, сообщил о событии, которое за последнее время стало столь же привычным, как приход осени — несколько дней тому назад, 5 февраля 914 года, в своем дворце в Латеране скончался Его Святейшество папа Ландон Первый.
Эпизод 17. 1668-й год с даты основания Рима, 1-й год правления базилевса Константина Багрянородного (апрель 914 года от Рождества Христова)
Маленький мальчик с голыми, розовыми с перевязочками, ножками, с мягкими, словно пух, белокурыми волосами и живыми быстрыми глазками потешно бегал от целой своры своих слуг, гонявшихся за ним по просторному двору замка. Слуги своими криками подбадривали его и выражали притворное недоумение тому, как он ловко своим, еще совсем нетвердым, бегом ускользал от них, вызывая дружный смех челяди. Сам ребенок отвечал на это пронзительно радостными визгами, хаотично меняя направления своего бега и распугивая при этом стайки крайне недовольных таким поведением куриц и уток. Заложив слишком крутой для себя вираж, мальчишка, наконец, растянулся на пыльной земле, вследствие чего весь двор испуганно охнул, и десятки услужливых рук устремились к нему на помощь. Однако его мать, с улыбкой наблюдавшая за этой сценкой в углу двора, свободном от уже сильного апрельского солнца, повелительным взмахом руки остановила порыв своей челяди и жестом приказала своему ребенку подниматься самому. Мальчик предпринял еще несколько попыток вызвать себе подмогу, оглашая двор громкими требовательными воплями, после чего неуклюже, задирая кверху попу, поднялся, и побежал к матери, размазывая на ходу слезы грязным кулаком. Мать, знаком приказав слугам подать ей воду и полотенце, приняла своего сына в объятия.
— Мессер Альберих, все, что в ваших силах, вы обязаны делать сами, не дожидаясь ничьей помощи со стороны. Даже моей, — назидательно сказала своему сыну Мароция.
Слуги постепенно начали расходиться, возвращаясь к своим обыденным делам. Солнце уже перешагнуло свой зенит, и Мароция поручила своего сына одной из служанок, заодно объявив прислуге о своем желании отобедать. Сама же она поднялась на крепостную стену и стала вглядываться в окрестности. Окружающая ее дворня смотрела на нее, кто с сожалением, кто с подозрением.
Скоро будет уже два года, как она перестала видеть в своей жизни что-то иное, кроме этих живописных, но уже досконально изученных и до смерти наскучивших окрестных пейзажей. Ее наблюдательный глаз уже давно подметил решительно все закономерности происходящих внизу, подле замка, событий. Она знала, в какой день, и в какой час по римской дороге в Сполето приедет обоз со свежей рыбой, знала, что каждое воскресенье монахи соседнего монастыря в полдень приходят на небольшую полянку подле замка, чтобы среди красот природы воздать хвалу Господу за свое существование и наперед позаботиться о спасении своих душ. Встречая ежедневный закат солнца, она начинала прислушиваться к городским и не слишком пристойным песням, раздававшимся из местных таверн, и порой становилась свидетелем разворачивающихся на ее глазах случайных адюльтеров и яростных драк. Наблюдая за движениями мелких человеческих фигурок, за грешными страстями своих подданных, она временами испытывала приливы всамделишной зависти, поскольку все те лиллипуты обладали тем единственным, чего не хватало ей. Свободой!
Неделю тому назад замок покинул сам герцог Альберих, отправившись в Рим, чтобы принять участие в выборах нового папы. Мароция даже не просила взять ее с собой, прекрасно зная ответ. Отныне ее удел — воспитание сына и прозябание в пределах этого двора, где ей теперь знакома каждая соломинка на земле и каждая утка в птичнике. Да, конечно, остаются еще и книги, прекрасные книги, которые она отыскала в библиотеке Агельтруды. Каждый свой вечер она проводила с ними, штудируя удивительные тексты врачебных рецептов, колдовских ритуалов и приворотных зелий. Мало-помалу, поздними вечерами, когда во всем замке гасли огни, она начала проводить странные и страшные ритуалы, чаще всего, во время них, повторяя имена Максима, Марка и Кресченция. Ни разу она не упомянула при этом имени Альбериха, по всей видимости, твердо решив сразиться с ним самостоятельно, не прибегая к помощи могущественных потусторонних сил.
Почти каждый день она доставала и тщетно пыталась разгадать иудейский текст документа, который, по одной только ее догадке, не исключено, что ложной, носил в себе рецепт продления молодости и красоты. В окрестностях Сполето, также как и в любом другом уважающем себя городе, конечно же, существовали лавки евреев, однако Альберих и слышать ничего не хотел о приглашении людей сего племени в свой замок, полностью находясь в плену антисемитских предубеждений, которые уже вовсю овладевали разумом христиан.
По длинной и достаточно крутой тропе медленно поднималась телега с двумя конными всадниками позади. Мароция, вглядевшись повнимательнее, с небольшой радостью вздохнула — сегодня ей будет чем заняться, так как к замку приближался Валерий, купец из Неаполя. Месяц назад он уже появлялся в Сполето со своим товаром и нашел в лице Мароции выгодного клиента, скупившего у него значительные партии материй и восточных сладостей. Расспросив о ее пожеланиях на будущее, купец удалился, пообещав исполнить все ее просьбы. После этого он стал наведываться в замок почти каждую неделю, ибо герцогине всякий раз находилось о чем-нибудь его попросить. Мароция неоднократно порывалась отправить с ним определенную весточку своему отцу, Валерий представлялся ей для этого человеком вполне подходящим, однако до сего дня удача не сопутствовала ей, так как за купцом неотступно следовал мажордом замка Хильдерик, верный пес своего господина, не так давно сменивший на этом ответственном посту отошедшего в лучший мир Донато.