— Мой друг, мессер Теофилакт, я прошу тебя не удивляться моей просьбе, но есть одно обстоятельство, которое я хотел бы обсудить наедине с твоей супругой. Прекрасно понимаю, что у вас нет друг от друга секретов, и благодарю Господа, что в таком единении сердец и духа вы проводите дни свои, но причина эта настолько стыдит меня, что я не смогу рассказать о ней в твоем присутствии, а ты сам мне помочь ничем не можешь. Тем не менее, я заранее прошу у вас, друзья, клятвенно обещать мне, что тайна моя, которую я собираюсь поведать прекраснейшей Теодоре, не выйдет за пределы вашего дома.
Теофилакт несказанно удивился его словам — конечно же, он не испытал радости от предложения Альбериха, тем не менее, причин не пойти навстречу другу у него не было, и он согласился, попутно дав обещание молчать о тайне герцога Сполето.
Оставшись наедине с Теодорой, Альберих рухнул наземь и, обхватив ее ноги, начал умоляюще шептать:
— Милая, мудрая, блистательная Теодора! Молю и заклинаю тебя, как друга, как прекраснейшую и мудрейшую из женщин, помоги мне! Я прошу тебя и твоего мужа никому и ничего не говорить, иначе… О, простите меня и войдите в мое положение… Я из друга вашего превращусь в вашего злейшего и беспощадного врага, и ничто не остановит меня в таком перевоплощении! Я вынужден полностью довериться вам, и в вашей власти теперь будет находиться честь моя. Но я прошу тебя, помоги! — вид некогда грозного и иронично-надменного Альбериха был Теодоре неприятно жалок и внушал неподдельную тревогу.
— Вы ли это, мой друг? Вы, который столько раз нам демонстрировали свою храбрость и саркастическое, до цинизма, восприятие всего сущего?
— Да, да, это я, Теодора, и я раздавлен, уничтожен и опозорен, и я больше всего на свете боюсь, что это пребудет до конца дней моих!
— Что случилось, мой друг? Расскажите же! И оставьте, наконец, в покое мои ноги и пересядьте, пожалуйста, в кресло, если не хотите стать врагом Теофилакту еще до своего рассказа.
Альберих достойно справился со своей истерикой и нашел в себе силы максимально подробно все рассказать. Когда он закончил, на несколько минут воцарилась тишина. Альберих, в ожидании чуда, взглядом ребенка, ждущего подарка, воззрился на Теодору, а та погрузилась в размышления.
— Прежде чем что-либо утверждать определенно, я предлагаю вам еще раз проверить себя. Гален
51 справедливо говорил, что здоровье — вид гармонии, но его границы очень широкие и не у всех они одинаковые. Знаете, в этой сфере очень много зависит от психологии и самовнушения человека. Сейчас вы зациклены на этой проблеме, и она из-за этого только все более берет над вами верх. Надо попробовать расслабиться, не думать об этом. Было бы здорово, Альберих, если бы вы по-настоящему влюбились, хотя, наверное, это не про вас.
— Да я на протяжении трех недель ничего и не подозревал, пока моя немощь не стала очевидной. А до этого я расслаблялся, уж поверьте мне, будь здоров!
Теодора улыбнулась.
— А скажите, ведь Агельтруда прислала вам несколько бочонков, и вы вроде бы намеревались их взять с собой в Верону? Неужели вы выпили все в одиночку, ну не считая вашего раба, конечно?
— Нет, разумеется, нет.
— И что ваши друзья?
— О, и Марк, и Кресченций забавлялись с девками, не ведая усталости. Я был тому свидетелем!
— Видимо, зелье было подмешано только в одном, последнем бочонке, или же только этот бочонок подвергся проклятию. Вашим друзьям несказанно повезло.
— Но что же делать, Теодора?
— У меня в услужении есть египтянка, достойная наследница моей славной Миу. Она обслуживает челядь и, говорят, творит чудеса, воскрешая желания даже у давно забывших про это стариков. Если вы не побрезгуете ей, то может, она сумеет… пробудить ваш Везувий, — с улыбкой добавила Теодора.
— Я не сомневаюсь, что этот вулкан способны пробудить только вы, Теодора! — вдруг пылко воскликнул Альберих.
— Мой милый друг, я вам однажды уже на эту тему сказала все. Так что насчет моей служанки?
— Пришлите мне ее сегодня вечером.
— Вот и славно. Если она не приведет вас в чувство, мне ничего не останется, как, не раскрывая имен, обратиться за консультацией к знакомым лекарям из Аргоса и королевства мавров. Их ответы придут, конечно же, нескоро, но это все, что я могу сделать. Да, я так поняла, что вы не против, что о ваших проблемах узнает мой муж? Иначе вы ставите меня в очень неловкое положение.
— Да, но только он и вы, Теодора. Иначе..!
— Я все слышала, вы нам этого не простите. Я вас понимаю, мой друг, и эта тайна будет только нашей.
— Но ведь об этом будет знать и ваша египтянка!
Теодора была женщиной своего времени.
— Если вы компенсируете мне все мои затраты на нее, то вы будете последним, кто разделит с ней ложе, — таков был ее ответ.
За сытным ужином, где армянское вино Теофилактов на время прогнало из души Альбериха печаль-тоску, герцог поведал хозяевам дворца о своем разговоре с Сергием и о предложении последнего заключить союз. Теофилакты поначалу скептически отнеслись к этому предложению, и в первую очередь засомневался сам Теофилакт.
— Папа Бенедикт стар, но я молю Господа о ниспослании ему сил на долгие годы, его правление успокоило и Рим, и соседние королевства. А где этот Сергий, там вечные конфликты, но, главное, он участвовал в Трупном синоде и озвучивал за спинкой кресла ответы Формоза. Рим не забыл и по сию пору не простил ему этого.
— Да, но зато он единственный, чье возможное воцарение на престоле Святого Петра откроет нам широкие дороги. Он зол на тосканцев, его ничто не связывает с бургундцами, а против Беренгария тоже можно найти способы успокоения, — ответил Альберих.
— Надо понять, насколько Сергий будет милостив к нам, — сказала Теодора.
— Он готов служить уже сейчас.
По лицу Теодоры промелькнула легкая тень. Гречанку, по всей видимости, озарила какая-то идея.
— Да, Рим, не забыл участие Сергия в Трупном синоде и случись, что завтра Господь призовет к себе Бенедикта, у Сергия будет немного шансов примерить тиару. Ему может помочь только одно… — добавила Теодора.
— Что? — хором спросили ее мужчины, а та с хитрой улыбкой продолжила:
— Если единственным конкурентом его будет человек еще более преступного характера и развращенных манер. Если такого человека спровоцировать на преступные деяния в Риме или на насильственное восхождение на престол. В таком случае наш Сергий может явиться в качестве освободителя Рима и рассматриваться городом как благодетель, ну, в крайнем случае, как меньшее зло. Затем щедрые милостыни черни, совершение каких-нибудь популистских действий во искупление своей вины перед Верой и Римом, к примеру реставрация Латеранской базилики, и город с благодарностью будет произносить имя бывшего епископа Чере!