Тем не менее я рассказала ей, что была больна, что у меня было чувство, будто мы соединились через все расстояния. Но она никогда не верила в то, что я могла делать, и всегда очень плохо отзывалась об ОПИ. Это в конце концов и развело нас в разные стороны. Но она призналась, что в ту самую ночь, когда я спроецировалась, она чувствовала чье-то присутствие в своей спальне. Тогда она жила в Лондоне и проснулась среди ночи, почувствовав ужасный жар и очень испугавшись. Она никак не могла отделаться от ощущения, что в комнате вместе с ней кто-то был.
Она встала, зажгла свет, но все еще продолжала ощущать чье-то незримое присутствие. Она сказала, что была парализована ужасом, как будто эта эмоция – ужас – захватила всю комнату.
И она знала: что бы ни вошло в ее комнату, оно страдало от боли. Она сказала, что подумала: кто-то тонет и ему трудно дышать, а потом подумала, что это была я или кто-то, очень тесно связанный со мной.
Это очень расстроило ее, потому что она чувствовала, что я, ее родная мать, нахожусь в ужасном состоянии. И когда ощущение присутствия пропало, она испугалась за меня на каком-то глубоком подсознательном уровне. Я даже помню то слово, которым она описала свои ощущения во время того эпизода. Она сказала, что это было для нее «кошмаром». Кошмаром. Я тоже испытала неприятные чувства. Очень неприятные. Мы обе были испуганы и расстроены. И это только усилило мои подозрения по поводу Земли Вечного Лета. Элизиум, ха! И это был ЕГО сказочный райский пояс, который нам предстояло отыскать? Это был ад.
Вскоре после этого я ушла из ОПИ. Это было мое самое дальнее путешествие. Тогда я в последний раз сознательно подвергла себя этому. Но, знаете ли, я зашла слишком далеко. К тому времени я уже не могла остановиться. Я ослабила что-то внутри себя. Это трудно описать, но в течение многих лет я уже не могла предотвратить свое погружение в темноту, снова и снова.
Когда я думаю теперь о том, сколько раз мы практиковались в этом развитии, я понимаю, что это больше похоже на программирование. Мы запрограммировали себя – и в этом-то и была вся суть.
Образом всегда был серебряный шнур в медленной темной реке. Серебряный свет мерцал все быстрее, быстрее и быстрее и заставлял тонуть. Повсюду была вода, поток психической энергии. И мы обращались в свет, мерцающий свет, и освобождались от всего, что нас связывало, и концентрировали наше внимание на погружении, глубоком-глубоком погружении в черную мирную воду. Это было самоотречением: мы отрекались от нашей воли ради глубины.
Сквозь сон я постоянно слышала звук текущей воды. Он преследовал меня в моих снах.
Марк Фрай: А что случилось, когда вы решили уйти?
Лиза: Им это очень не понравилось. Элис и Фэй были искусными манипуляторами. Мне удалось вырваться только благодаря тому, что я сослалась на бедность. Я сказала им, что лишилась всех своих денег, – они потребовали доказательств. Вы можете это представить? Мне пришлось предоставить им банковские счета. Когда я только приехала, меня заставили подписать документ о неразглашении, точно такой же я подписала, уходя от них. Меня шантажировали. Мне угрожали.
Марк Фрай: Как так?
Лиза: О, это был очень хитрый ход. Они сказали, что привлекут других, тех, кому так и не удалось подняться. Они называли их «препятствия». Дефективные. Препятствия, которые призвал туда ОН. Они предупредили, что, если я нарушу обет молчания, последствия будут непредсказуемы и неподвластны их контролю. Эти другие, препятствия, под ЕГО личной защитой.
Марк Фрай: Вы поверили им?
Лиза: Конечно. Я нисколько не сомневалась. Я многое видела, например, эти фигуры около моей комнаты. Я чувствовала их присутствие в Торе, и чем дольше я там была, тем больше я их ощущала. Что-то было явно не так с этим местом. Со всем местом, что окружало этот дом. Не только с самим домом.
В самом конце, на прощание, Элис попросила меня никогда не забывать о том, что «некоторые умершие по-прежнему с нами».
Глава 19. Встань у двери и дай ей себя забрать
Себ остановил запись разговора с Лизой. Потянулся за своим стаканом. «Юэн, чертов идиот. Грязный ублюдок!»
Себ был пьян. Три больших стакана виски поверх трех бокалов красного. А до обеда – еще и пиво в баре. Сколько пинт? Три? Нет, две. Только две. Четыре?
Края мебели мелко-мелко завибрировали, такая же вибрация прошла по стене, ведущей в ванную.
Прекратилось.
Он взглянул на книги Хаззарда, лежащие на столе.
Какая-то коварная сила закрыла от него солнце. Мелкий писатель, лидер секты оккультистов, который уже более тридцати лет был мертв.
Невозможно.
Нелепая ситуация. Вымысел оборачивался правдой.
Но что им сейчас было нужно от него? Чего они от него ждали? И почему, в конце концов, от него? Потому что он был знаком с Юэном? Юэн что? Заразил его? А это жуткое создание в гавани с ее двусмысленными речами: она что, курировала Юэна? А кто или что курирует ее?
Ответов у него не было.
Себ одним жадным глотком осушил стакан с бурбоном, откинулся назад и поморщился, почувствовав изжогу.
Включил телевизор на каком-то новостном канале, убрал звук. Ему было необходимо видеть рядом живой, реальный мир, управляемый естественными законами природы, мир, где копошились обыкновенные предсказуемые люди.
Он снова наполнил стакан и принялся расхаживать по комнате. Отчаяние сменилось яростью. Он чувствовал себя невменяемым и способным на жестокие поступки. Самообладание отступило перед натиском параноидальной мстительности и подозрительности. Он живо представил себе, как с раздражением выплевывает обвинения в лицо каждому из тех писателей, с которыми когда-либо конфликтовал. Ему захотелось что-нибудь разрушить, стереть в порошок. Но что? Он сражался с чем-то неосязаемым, непредсказуемым, непредсказуемо-неосязаемым. С чем-то, что могло явиться в любой момент. Без причины. По злому умыслу. И это нечто могло убить его одним своим появлением.
Своим ужасным появлением.
Навлек ли он это на себя своим желанием жить в одиночестве, не так, как все? Что, так больше нельзя делать?
Продолжать не имело смысла. Он завинтил виски и решил пойти готовиться ко сну. Спиртное делало его непохожим на себя, импульсивным, дерзким, полным каких-то разрушительных идей.
Он ощущал себя нелепым, глупым и жалким. Не исключено, что был измотан и на какое-то время лишился возможности рассуждать здраво. Мысли разбредались в разные стороны. Сейчас они уже были бессвязными и бестолковыми.
Себ, неуклюже размахивая пультом, выключил телевизор, разделся до нижнего белья и лег в кровать. Устроился поудобнее и, воспользовавшись выключателем рядом со спинкой кровати, убрал свет. После этого он, должно быть, уснул.