– Просто даже и не знаю, что сказать, – покачал он
головой, не в силах оторвать глаз от драгоценной безделушки. А потом привлек
Офелию к себе и нежно поцеловал в губы. – Я люблю вас Офелия, – тихо
прошептал он.
То, что он испытывал сейчас к этой женщине, так не похоже на
его чувства к Салли. Незримые, но прочные узы связывали его с Офелией. Его
чувство, может быть, и нельзя отнести к такому светлому и поэтичному чувству,
как любовь, зато оно было надежнее и сильнее. Их обоих с неудержимой силой
тянуло друг к другу. Ни один человек не сделал бы для нее того, что сделал Мэтт,
и Офелия это понимала. Впрочем, и Пип тоже. А в глазах Мэтта Офелия стала
единственной женщиной – может быть, одной на миллион. И мысль об этом наполняла
его сердце счастьем. Им хорошо и спокойно друг с другом, и у обоих возникло
чувство, что, пока они рядом, им уже ничего не угрожает.
– Я тоже люблю вас, Мэтт… Счастливого Рождества! –
прошептала она и поцеловала его. В этом поцелуе заключалась и нежность, и
симпатия, и страсть, которую Офелия прятала даже от самой себя.
Когда же он наконец, распрощавшись, уехал, то уносил с собой
матово поблескивавший старинный брегет ее отца. Офелия, лежа в постели, не
сводила глаз с улыбающегося на портрете сына. А возле постели Пип дремач
ярко-красный велосипед. Все трое испытывали счастливые минуты.
* * *
Но само по себе Рождество, которое мать с дочерью встретили
вдвоем, выдалось совсем не таким радостным. Все их попытки развеселиться
оказались тщетными. Перед глазами все время стояли лица тех, кто в такой день
должен быть рядом… но кого больше уже не было с ними. Очень заметно стало
отсутствие Андреа. А Рождество без Чеда и Теда смахивало на излишне
затянувшуюся дурную шутку. Офелия кусала губы, с трудом удерживаясь, чтобы не
крикнуть: «Ладно, с меня хватит! Немедленно выходите, мне уже надоело!» – и
только потом одергивала себя, напоминая, что их уже нет. Но хуже всего, что
даже самые сладостные, самые дорогие для нее воспоминания о прежних счастливых
днях сейчас были отравлены горечью. Она рада бы забыть обо всем, но пустующее
место Андреа за столом все время напоминало ей о ее подлом предательстве.
Да, день для них выдался нелегкий, и обе втайне радовались,
когда он подошел к концу. Не сговариваясь, они с Пип забрались в широкую
постель Офелии и, погасив свет, облегченно вздохнули. Слава Богу, Рождество
наконец позади, и завтра они уже будут вместе с Мэттом и его детьми в домике на
озере Тахо. Как и обещала, Пип собственноручно сунула в дорожную сумку их
пушистые шлепанцы. Еще не было и десяти, а она уже сладко спала в объятиях
матери. Однако Офелия долго не могла уснуть. Устремив невидящий взгляд в
темноту, она лежала без сна, прижимая к себе дочку.
И все-таки в этом году ей стало полегче – может быть, потому
что прошло время и они уже успели привыкнуть к мысли, что Чеда и Теда больше
нет и семья их уменьшилась ровно наполовину. Правда, обе они только сейчас,
кажется, окончательно поняли, что это уже навсегда. Прежней жизни, когда они
были счастливы вместе, пришел конец. Конечно, когда-нибудь жизнь снова засияет
для них яркими красками, но не так, как раньше.
После звонка Мэтта обе немного повеселели. Андреа так и не
позвонила, а у Офелии не было ни малейшего желания звонить самой. Она
вычеркнула ее из своей жизни навсегда. Пип как-то раз попыталась завести
разговор о ней, но, заметив, какое лицо стало у матери, больше не упоминала
имени Андреа. Офелия ясно и недвусмысленно дала ей понять – Андреа для них
больше не существует.
И вот сейчас, когда она без сна лежала в постели, молча
прижимая к себе дочь, а из темноты на нее смотрели улыбающиеся лица мужа и
сына, мысли Офелии вернулись к Мэтту. Она вдруг вспомнила написанный им
портрет, его всегдашнюю деликатность, то, как он относился к Пип, как он
заботился о них обеих! С тех пор как они познакомились, Мэтт стал для них
своего рода ангелом-хранителем. Офелия вдруг поймала себя на том, что уже
просто не представляет себе жизни без Мэтта. Наверное, она незаметно для себя
влюбилась в него и теперь просто не знала, что делать дальше. Офелия настолько
привыкла к мысли, что в ее жизни больше нет и не будет места мужчинам, что в
сложившихся обстоятельствах даже растерялась немного. И не потому, что до сих
пор любила Теда, – с того черного дня, когда в ее руки попало злополучное
письмо, она вообще больше не верила в любовь. Обман, предательство и неизбежное
разочарование, боль, когда теряешь тех, кому привык доверять, – вот что
такое любовь, думала она. Лучше уж умереть, чем второй раз пройти через
предательство, решила она, даже с таким добрым и любящим человеком, каким на
первый взгляд казался Мэтт. В конце концов, он ведь всего только мужчина, а
мужчины имеют обыкновение причинять боль, всякий раз прикрываясь словами, что
делают это, дескать, только из-за любви. Снова поверить во всю их чушь,
рискнуть всем, что у нее осталось в жизни, – нет, ни за что! Офелия знала,
что больше не способна кому-то верить, даже Мэтту. В душе ее вдруг шевельнулась
непрошеная жалость. Учитывая, сколько ему пришлось пережить, Мэтт заслуживал
большего.
Однако на следующий день, когда они с Пип вышли из дома, на
душе у обеих было легко. Офелия прихватила с собой цепи на колеса – на случай,
если дорогу занесет снегом. Но к их радости, дороги везде расчистили, и, следуя
подробным указаниям Мэтта, Офелия с Пип очень быстро и без особых проблем
добрались до Скво-Вэлли. Дом, который снял на праздники Мэтт, поразил их с
первого взгляда – огромный, с внушительным количеством комнат и пятью
спальнями, три из которых занимали Мэтт с детьми, а две ожидали появления
Офелии с Пип.
Когда они приехали, Ванессы и Роберта не было дома – они
отправились покататься на лыжах, – а Мэтт поджидал их в гостиной. В камине
весело пылал огонь, восхитительно пахло горячим шоколадом, а на столе стояло
блюдо с аппетитными сандвичами. Гостиная, обставленная строгой и элегантной
мебелью, привлекала своим уютом. Под стать обстановке был и сам Мэтт – в узких
черных брюках и пушистом сером свитере, он словно разом скинул десяток лет. Он
выглядел очень привлекательно, и сердце Офелии невольно дрогнуло. Ее с каждым
днем все сильнее тянуло к нему… и все же она боялась. Она повторяла себе, что ничего
не решено окончательно, что у нее еще есть время оборвать их отношения, хотя и
отдавала себе отчет, что этим больно ранит его. Но лучше уж пережить
разочарование, повторяла она про себя, чем вновь погрузиться в ту бездну ужаса
и отчаяния, которую оба слишком хорошо помнили. Необходимость доверить свою
судьбу другому человеку пугала ее невероятно, хотя соблазн с каждым днем
становился все сильнее. Офелию терзали сомнения, и тем не менее она
чувствовала, что нити, связывавшие их, становятся все крепче. Теперь она уже
просто не представляла своей жизни без него. И несмотря на все свои страхи,
понимала, что любит Мэтта, хотя боялась в этом признаться.
– Ну как, не забыли захватить шлепанцы? – чуть ли
не с порога спросил Мэтт у Пип. Та радостно закивала в ответ. – И я
тоже, – объявил он.
Сразу развеселившись, они натянули на ноги мохнатые тапочки
и уселись у огня.