История Испании - читать онлайн книгу. Автор: Артуро Перес-Реверте cтр.№ 23

Упомянутое противостояние, окрещенное Войной за независимость, а в Каталонии – Французской войной, вылилось в бойню: жестокую, долгую и тяжелую, испанскую до мозга костей по методам, с нотками гражданской войны, особенно поначалу, когда противоборствующие стороны еще не были четко обозначены. Позже уже стало прорисовываться: масса патриотов – с одной стороны, а с другой – «офранцуженные» испанцы вместе с теми войсками, которые – волей или неволей – хранили верность французскому королю по прозвищу Пепе Бутылка. Этих было меньше, но они были на одной стороне с французами, обладавшими наибольшей силой. Что же касается стиля, который, как я уже сказал, был в высшей степени нашенским, то лучший военный корреспондент всех времен и народов, Франсиско де Гойя, оставил в своей потрясающей серии «Бедствия войны» верное и очень жизненное свидетельство всего того, что творилось вокруг; так что если вы только взглянете на них – гравюры выложены в Интернете, – то избавите меня от долгих объяснений по поводу того, как действовали обе противоборствующие стороны. Наполеон, который поставил на колени всю Европу, думал, что проблему можно решить парой-другой пушечных выстрелов; однако ж в местной ситуации он разбирался, как свинья в апельсинах. Поначалу, когда восстание охватило уже всю Испанию, французам пришлось несладко, и в сражении при Байлене они потерпели оглушительное поражение, потеряв к тому же двадцать тысяч пленными. Взятие Сарагосы и Жироны, оборонявшихся яростно, огнем и мечом, также далось им тяжело: города были взяты в ходе кровопролитных и длительных осад. Дела обстояли так хреново, что Наполеон вынужден был явиться в Испанию собственной персоной, дабы лично командовать военными операциями, взять Сомосьерру и войти в Мадрид, откуда его братец Пепе, ввиду близости к городу патриотически настроенных испанских войск, сбежал с такой скоростью, что только пятки засверкали. Наконец-то имперская армия стала на этой сцене играть первую скрипку, хотя и оставались еще города, куда французы войти так и не смогли или в которых они задержались совсем ненадолго. А Кадис был городом, куда нога француза так и не ступила. Расположенный в противоположном углу полуострова, со всех сторон окопавшись, этот город продержался всю войну, и именно там укрывались и патриотическое правительство, и остатки разбитых испанских войск. И все же, хотя Испания, так или иначе, формально была под французами, верно и другое: бо́льшая часть ее территории в полной власти французов так и не оказалась, поскольку родилась такая специфически испанская форма борьбы, такая специфически наша, что теперь иностранные словари, упоминая ту партизанскую войну, так ее и называют – испанским словом «герилья». Партизаны эти были несгибаемы и грубы: бандиты, крестьяне, контрабандисты и тому подобное – сливки общества, так сказать, особенно в самом начале. Отчаянные чуваки, они на дух не переносили лягушатников в принципе или же мечтали свести с ними счеты за сожженный дом, изнасилованную жену и тому подобные военные подвиги. Потом к ним стали присоединяться другие, в том числе дезертиры регулярной армии, которую французы практически всегда бивали в бою в чистом поле, потому что наши дисциплина и организация испокон веков были ни к черту. Но, разбежавшись после поражения по полям или укрывшись в горах, они потом объединялись и вновь шли в бой, – не зная усталости, мирясь с отсутствием армейского снабжения и структуры, шли в бой с той самой яростью, с той самоубийственной отвагой и той неискоренимой ненавистью, что душат испанца, когда что-то или кто-то застрянет у него в глотке. Так что Война за независимость свелась в основном к череде военных поражений, на которые испанцам было как будто плевать с высокой башни, потому что они всегда оказывались в полной готовности к следующему. Итак, с одной стороны – плохо организованные регулярные войска, малоуспешные, но упрямые до невозможности, а с другой – жестокие партизаны, наводнявшие поля и дороги и буквально кишки выпускавшие из лягушатников, отлавливаемых ими поодиночке. И находясь между этими молотом и наковальней, захватчики спали с одним открытым глазом и жили в постоянной тоске, расположившись небольшими гарнизонами в городах и фортах, из которых осмеливались выходить не иначе как целой гурьбой, оглядываясь на каждый куст и опасаясь всех и каждого. В общем, не жизнь, а чистый кошмар под музыку Пако де Лусии. Только представьте себе состояние духа того верхового курьера, Дюпона, или как там звали этого несчастного: вот он, стало быть, скачет галопом один по ущелью Деспеньяперрос, цок-цок, цок-цок, цок-цок, опасливо поглядывает вверх, на вершины скал, потеет от страха, страстно желая добраться до Мадрида, вручить пакет, выпить липового чайку, а потом закатиться в какой-нибудь бордель к девочкам. И тут внезапно перед ним вываливается на дорогу ватага каких-то смуглых и низеньких чуваков, сплошь увешанных образками и ладанками, с бакенбардами, мушкетами, навахами и улыбкой а-ля Курро Хименес, и они ему говорят: «Слышь, малый, слезай-ка ты с кобылки – покалякать малость надобно». Ну и в лучшем случае лягушатника-то сразу кондрашка и хватит, и дело в шляпе – чтоб долго не мучиться. А то ведь крики некоторых по нескольку дней слышались.

И вот так мы и жили-поживали, по уши увязнув в войне с французами: Испания, похожая на растревоженный улей, лежит в руинах, где поля усеяны трупами и надо всем нависла черная тень голода и нищеты, где войска – кто во что горазд, генералы друг друга и ненавидят, и норовят перегрызть глотки (фортели, что они промеж собой устраивали, были еще те – а представьте-ка себе нынешних политиков во главе войсковых подразделений), где есть командиры и пушечное мясо, где одно поражение следует за другим, но война все никак не кончается, чему способствует такое характерное для нас упорство – то ли убийственное, то ли самоубийственное, – когда все равно, к кому его приложить: к противнику или к соратнику. Великобритания, заклятый враг наполеоновской Франции, прислала на Полуостров войска под командованием герцога Веллингтона, и он стал главнокомандующим союзных войск, что внесло в этот раскардашник некое подобие военного порядка. Состоялось несколько кровопролитных битв и сражений – от мелких до крупных, при Ла-Альбуэре и при Чиклане, например, – в которых англичане, неизменно верные себе по части отваги и эффективности, показали себя наилучшим образом. В тех же сражениях, отметим справедливости ради, отличились и испанские войска, потому как, когда ими хорошо командуют и они организованны – хотя это случается нечасто, – дерутся с примерным упорством и мужеством. Англичане же, отличавшиеся каким хотите высоким уровнем отваги, но и, по своему обыкновению, немалой надменностью и жестокостью, к испанцам относились с презрением, были себе на уме и не раз и не два, отбив какой-нибудь город у французов, например Бадахос или Сан-Себастьян, позволяли себе, словно находясь на вражеской территории, по отношению к горожанам еще больший произвол (включая грабежи и изнасилования), чем наполеоновские солдаты. Ну и вот. Шаг за шагом, истратив немалое количество пороха и слюны, не говоря уже о пролитой крови, и проигрывая эту войну, французы отступали к Пиренеям, а вместе с ними ноги в руки взяли и многие из тех испанцев, называемых «офранцуженные», которые, руководствуясь самыми высокими помыслами или же в силу обычного оппортунизма, встали когда-то на сторону короля Пепе Бутылки и французского правительства. Уезжали они в первую очередь потому, что войска победителей, а вернее сказать, партизаны с энтузиазмом разделывали их под орех, как только представлялась такая возможность. А еще из всех щелей вылезали на помощь победителю, как обычно и бывает, свежеиспеченные патриоты, готовые настрочить донос на соседа из зависти, попользоваться красавицей, которая раньше не удостаивала их взглядом, засадить в темницу того, кто не понравился, или послать на расстрел своего кредитора. И так вот оно и вышло, что самые ценные люди – ученые, художники, интеллектуалы – отправились в изгнание, той дорогой, которую в будущем не раз предстоит пройти многим испанцам; трагедия, которую можно резюмировать грустными словами письма, написанного Моратином из Бордо одному другу: «Вчера приехал Гойя – старый, больной, ни слова не знающий по-французски». Но все-таки, к счастью, не все просвещенные люди были настроены профранцузски. При поддержке британской эскадры, а также благодаря уму и мужеству своих защитников выстоять и не пасть под натиском французов удалось Кадису. В этом городе размещалось патриотическое правительство, и вот там-то, в отсутствие короля Фердинанда VII (он жил пленником во Франции, и об этом величайшем сукином сыне мы поговорим в других главах), попивая мансанилью и закусывая ее иберийскими тапас, политики-консерваторы и политики-прогрессисты, насколько можно было определить их в этих терминах в те времена, договорились друг с другом – неслыханная для испанцев вещь – и засели сообща писать конституцию, призванную начертать будущее монархии и национального суверенитета. Конституцию с большой помпой обнародовали в разгар осады города французами, 19 марта 1812 года, – по этой дате ее и окрестили Пепой ^[49]. В ее создании принимали участие не только местные испанские депутаты, но и депутаты из наших американских колоний, которые уже начинали как-то шевелиться, хотя еще и не ставили под сомнение свое испанство. Отметим, что эта конституция (такая ладная и идеальная, что ее едва ли можно было применить в тогдашней Испании) ограничивала власть короля, и по этой причине наибольшие консерваторы ставили под ней свои подписи со скрежетом зубовным, но таки ставили. В числе прочего по той причине, что либералы, или прогрессисты, угрожали навлечь на их головы народный гнев. Так что замшелые ретрограды сжали челюсти и подписали, готовясь, однако, к тому, что при первом удобном случае бедняжка Пепа пойдет ко всем чертям и депутаты-прогрессисты своей кровью заплатят за те унижения, через которые им пришлось пройти. «Земля-то круглая – еще встретимся», – сказали они. В общем, на медленном огне доводилось до готовности то варево, из-за которого в течение последующих двухсот лет две Испании будут рвать друг друга на части. В общем, как только французы окончательно сгинули, война закончилась, а в качестве сувенира на память Наполеон оставил напоенное ядом яблочко, вернув нашего короля – самого бесславного из тех, что помнит Испания. И для верных сторонников трона и алтаря настала пора сводить счеты. Сладкая пора мести.