Он запинается. Уходит в себя. Резкие черты лица заостряются. Он медленно выпускает воздух из лёгких, расслабляется. Я чувствую, как теплеют его мышцы у меня под руками.
– Я знаю, – бормочет он, проводя ладонью по моим волосам, – доверие заслужить – тяжело. Поверить сложно, особенно, когда слишком много сделано не так. Я бы хотел, чтобы мы уже прошли этот путь, смогли верить друг другу безоговорочно.
– Зато я теперь знаю, каково это – видеть чужого человека рядом с тем, кому я отдала своё сердце, – признаюсь, уткнувшись носом мужу в грудь. – Попадись она мне под горячую руку – я бы посчитала её жалкие волосёнки.
Эдгар хмыкает, почти весело.
– Выдирала бы по одному волоску, чтобы продлить мучения?
– Вырывала бы пучками, – я предельно честна сейчас, – чтобы по одному выдирать, нужно хоть подобие хладнокровия сохранить.
– Сева советовал мне купить каску и бронежилет, – Эдгар отстраняется и задумчиво разглядывает меня, словно я экспонат в музее. Решает, видимо, нравится ему то, что он видит, или нет. Оценивает. Взвешивает взглядом. – Считал, что ты сковородкой меня или скалкой огреешь.
– Чтобы тебя с ног свалить, достаточно пальцем ткнуть, – я толкаю его легонько ладонью к дивану. – Спать, Эдгар Гинц. И если не будешь слушаться меня, я достану и сковородку, и скалку, и пестик мраморный – у Аля на кухне есть такой. Крепкий и тяжёлый. Я им специи разминаю.
– Только с тобой, – сопротивляется он, но уже вяло. Я стягиваю с него пиджак, расстёгиваю рубашку. Брюки он снимает сам, замирая и судорожно вздыхая, потому что смотрит, как раздеваюсь я.
– Никаких глупостей, – хмурю я брови.
– Я помню, Тая Гинц: до свадьбы – ни-ни.
Он обнимает меня, сплетается со мной руками и ногами и засыпает, кажется, мгновенно, как только голова его оказывается на подушке, а я – прочно прикована к нему всеми частями тела.
– Люблю тебя, – шепчу, целуя в небритую щёку. И проваливаюсь в сон сама. В спокойный благодатный сон без тревоги. Потому что он – рядом. Потому что я – его часть. Наверное, это неправильно – настолько зависеть от другого человека, но в тот миг я не хотела ничего иного. Не важно, что я личность, и у меня есть собственные глаза и уши. Есть сердце и ум.
Наверное, я могу существовать без Эдгара Гинца. И, конечно же, не пропала бы, окажись вдруг на улице без рубля в кармане. Но что думать об этом сейчас, когда сердце моё бьётся в унисон с его? Когда этот мужчина необходим мне. Может, это не так уж и страшно – быть чьим-то продолжением или дыханием?..
Я просыпаюсь от того, что пальцы Эдгара почти невесомо рисуют узоры на моём лице. Я открываю глаза и вижу его взгляд – сосредоточенный и задумчивый. Он похож на Аля – художника, что гладит руками холодный мрамор – кусок камня, из которого изваяет свою Галатею.
Но я уже есть – живая и горячая. Из меня ничего не нужно лепить. Я сама могу измениться – пожелай он этого. Захоти он чего-то. Ему нужно только попросить.
– Как ты смотришь на то, чтобы… – он запинается, чертыхается сквозь зубы, сжимает руку в кулак. – Не думал, что это так тяжело сказать.
– Приказывать легче? – толкаю я его в пропасть, из которой он должен выбраться сам.
– Да, – в глазах его мелькает сумрачное упрямство, а затем черты лица смягчаются, словно он увидел что-то очень красивое. – Ладно, я сделаю это. Как ты смотришь на то, чтобы избавиться от противозачаточных таблеток?
Это слишком сильно, чтобы ответить сразу. А ещё – не совсем понятно, учитывая, что он никогда не хотел детей. Я слишком хорошо помню последнюю сцену. И как он контролировал меня – тоже помню.
– Если я перестану их принимать, у нас может появиться ребёнок, – делаю осторожный шажок в опасную зону. Эдгар закрывает глаза.
– Если я говорю об этом, значит хорошо подумал.
– А у меня есть возможность подумать и решить? – смотрю я на него пристально. – Или это всё же приказ?
– Нет, конечно, – вздыхает расстроено. – Это предложение. Почти как руки и сердца.
– Вместо «выходи за меня замуж» – «давай сделаем ребёнка»? – я хожу по лезвию, на самых кончиках пальцев, и он терпит. Не рычит и не сердится. Не хмурится. Руки его лишь жарко касаются кожи, выискивая самые нежные местечки. Я невольно вздрагиваю, выгибаюсь. Возбуждение накатывает волнами. Пульс гулко отстукивает ритм в губах, что ждут, когда же их поцелуют.
– Нет, всё не так, – шепчет мой муж, прикасаясь губами к моей шее. – Выходи да меня замуж, Тая Гинц, и давай родим ребёнка, когда ты будешь к этому готова.
И больше нет слов. Я проваливаюсь в него. Лечу, расставив руки-крылья, ныряю в толщу океанской глубины и пробкой выскакиваю наружу – к свету и солнцу, к горячим губам, к жадным и нетерпеливым рукам, что стягивают с меня остатки одежды, освобождая и порабощая одновременно.
Выгибаюсь, шепчу его имя, раствораяюсь.
Принимаю его, повинуясь настойчивым толчкам его бёдер.
Наполняюсь им как сосуд. Без него я – полая чаша. С ним – бесценный груз.
Двигаюсь вместе с ним, оплетаю ногами. Прижимаю руками упругие ягодицы. Заставляю войти так глубоко, как только можно. Это сладко. Сумасшедше прекрасно.
– Люблю тебя! – вскрикиваю, достигая пика.
– Моя. Любимая. Тая, – выдыхает Эдгар вместе с последними толчками.
Ловлю телом его дрожь. Принимаю в себя его семя. Не знаю, что будет завтра. А сегодня – мы вместе. Единое целое. Космическое инопланетное существо с двумя парами глаз, с двумя сердцами, четырьмя руками и ногами. У нас всё парное. И одно на двоих.
За окном барабанит дождь – внезапно. Врывается влажный воздух, что пахнет влагой и нагретой крышей. Где-то там бурлит жизнь. А здесь она остановилась на миг, потому что прекрасна и совершенна. Потому что там, где хорошо двоим, обязательно появляется кто-то третий, чтобы сказать: жизнь продолжается, она есть и никогда не прекратится.
40. Эдгар
– Утомил девчонку? – довольно улыбается Аль. Пока Тая принимает ванную, я на кухню глаз положил – доедаю остатки обеда. Вкусно. А ещё – соскучился по Таиной стряпне. Кажется, человек моментально привыкает к хорошему. А с женой у меня очень много приятных моментов. И встречи на кухне – одни из них.
Аль появился бесшумно. Я бы не желал иметь в доме привидение, к тому же прожорливое: он присоединяется ко мне.
– Где Лада? – спрашиваю в ответ, не желая отвечать на дурацкие вопросы.
– Улетела птичка. Её в клетке не удержишь, хоть десять штампов в паспорт поставь.
Голос у него с горчинкой. С этим индивидуумом всё понятно.
– Она оставила все координаты, – протягивает он мне визитку. – Сказала, что будет за отчимом следить. А ещё сказала, что обязательно приедет. У Насти… у Таи, – поправляется он, – через неделю день рождения. И хочешь ты её видеть или не хочешь – она явится.