Частная жизнь импрессионистов - читать онлайн книгу. Автор: Сью Роу cтр.№ 60

Поскольку Анжела более-менее постоянно работала и жила с матерью, она пользовалась репутацией девушки неиспорченной, просто любящей весело проводить время. Мать не одобряла ее гуляний и постоянно твердила Анжеле, что у нее усталый вид и круги под глазами.

Однажды утром Анжела явилась в студию Ренуара на улице Сен-Жорж после долгой бессонной ночи и заснула в кресле с кошкой на коленях. Так он ее и нарисовал. Появляется она и на его более позднем полотне «Завтрак гребцов» среди рослых сильных парней, компанию которых девушка так любила.

Вскоре после того как Анжела закончила позировать для этой картины, ее увез некий богач. Однако она регулярно возвращалась на Монмартр, чтобы повидаться со старыми друзьями, похвастать новыми нарядами и узнать последние сплетни.

Ренуар не тратил время на достижения барона Османа в его стремлении изменить лицо Парижа. Радости свободной любви и танцы под солнцем значили для него куда больше, чем материальная выгода, и реконструкцию Парижа он рассматривал как жертву имущественным ценностям.

– Что они сделали с моим бедным Парижем! – ворчал он. – Я люблю театральные декорации, но только в театре.

Все то лето он рисовал «Мельницу» в солнечных лучах, делая массу подробных эскизов, которые сводил потом в общую композицию. Он стал своим человеком на Монмартре и чувствовал себя там гораздо вольготнее, нежели в официальных салонах. Они с Ривьером обедали на «Мельнице» или в двух улицах от нее, «У ловкого кролика» (легендарное кабаре действует по сей день на углу улиц Соль и Сен-Рюстик). Освещенное одним узким окном, это кафе было завалено бутылками и меблировано низкими столами с деревянными лавками. Снаружи, огороженный старой треснувшей стеной, простирался виноградник. Они ели дежурное блюдо и пили сухое белое «Пикколо», которое здесь подавали в глиняных кувшинах.

На картинах, изображающих «Мельницу», Ренуар среза́л фигуры по краям переднего плана, чтобы у зрителя создавалось впечатление, будто он видит выхваченный кусочек реальной жизни. Глядя на картину, вы словно ощущаете и себя там, среди танцующих и смеющихся. Но если Ренуар представил Монмартр земным раем, то не только благодаря работе своего воображения: направляясь туда, завсегдатаи действительно принаряжались в лучшую воскресную одежду и надевали все украшения и драгоценности, которые смогли выпросить, украсть или позаимствовать. Девушки были лучезарны, и солнце светило все лето, делая это место ослепительно сияющим и сверкающим своими яркими красками.

Из Испании приехал цирк Фернандо и произвел фурор. «Бах-бах!», которое клоун выкрикивал, кувыркаясь в воздухе, повсюду на Монмартре стало популярным разговорным словечком. Дега, любивший цирк, приходил сюда рисовать канатоходку мисс Ла-Ла и наблюдать за представлением жонглеров и акробатов, развлекающих публику при свете газовых фонарей.

Ему нравилась преувеличенная резкость, которую придавал фигурам искусственный свет, – в отличие от Ренуара, предпочитающего естественное освещение, дарящее всему, с его точки зрения, радостное настроение. Ренуару была ненавистна сама идея страдания, и хотя он видел нищету и лишения, царящие на Монмартре, хотя сердце у него болело за здешних нищих, но неунывающих обитателей, солнечный свет всегда воодушевлял его.

Пока молодые матери танцевали, их дети слонялись по улицам с сопливыми носами, в рваной одежде, некоторые босиком. Даже когда спешил, Ренуар иногда останавливался, чтобы вытереть кому-то из них нос, угостить печеньем или молоком. Он всегда тревожился о младенцах, оставленных дома в колыбелях без присмотра: что, если случится пожар или кошка усядется на лицо ребенку, когда он спит? Особенно болела у него душа за новорожденных, которые из-за недостатка ухода и питания зачастую умирали, не прожив и нескольких месяцев, или их отправляли в приют.

Он решил создать для них Дом малютки и даже поговорил об этом с мадам Шарпентье в надежде, что та поможет организовать такое благотворительное учреждение. Но в тот момент мадам Шарпентье была занята другими делами, в том числе общественными обязательствами, связанными с новыми знаменитыми авторами своего мужа. Ренуар, однако, решил, что надо что-то делать немедленно, и взялся самостоятельно устроить благотворительный бал-маскарад на «Мельнице».

Погода к концу лета начала портиться, и «Бал в «Мулен де ла Галетт»» пришлось убрать в коридор первого этажа дома на улице Корто, между тем как автор полотна переключился на подготовку бала. Лами и Кордей придумали и соорудили декорацию – многокрасочный осенний сад виднелся сквозь арку, знаменующую импровизированную авансцену. Ривьер написал стихи и репризы, которые поручили исполнять некоторым танцорам. Ренуар сочинил несколько мелодий, и тенор Канела (который никак не мог решить, кем ему быть – певцом или художником) должен был исполнить песни на эти мелодии. Натурщицы изготовили флажки, бумажные цветы и гирлянды. Всем надлежало бесплатно выдавать соломенные шляпы с красными бархатными лентами: юные белошвейки несколько дней мастерили их для Ренуара.

Билеты были распроданы, и представление имело шумный успех. Оркестр играл превосходно, от аплодисментов едва не рушились стены. Танцы продолжались всю ночь. Однако сборов оказалось недостаточно, чтобы предпринять что-либо существенное для подкидышей, учитывая, что самые дорогие билеты в первые ряды (стоившие два франка) были розданы в качестве бесплатных приглашений почетным гостям. Денег хватило лишь на лечение одной неимущей девушки, страдающей флебитом после выкидыша, да еще все скинулись на одежду и одеяла для новорожденных из нищих семей. Но публика, присутствовавшая на балу, была бедна. Хотя все горели желанием помочь, им просто нечего было дать. Филантропическое предприятие пришлось отложить до тех пор, пока спустя несколько лет мадам Шарпентье не взяла его в свои руки (она основала дом призрения для французских малюток «Нувэль Этуаль»).

Вернувшись в Париж, художники стали искать новых приверженцев. В сентябре Малларме опубликовал в английском журнале «Арт мансли ревью» статью, в которой охарактеризовал импрессионистов как новую «школу», назвав Мане их путеводной звездой. В отличие от других обозревателей 1876 года он высказывал безоговорочно позитивное отношение к художникам этого направления, или течения, и стал первым, кто исследовал его содержание и определил особенности, свойственные большинству работ художников этой школы.

Еще одним новым приверженцем импрессионизма был Эжен Мюре, писатель, художник-любитель и кондитер, который в своей кондитерской/ресторане на бульваре Вольтера, 95, стал устраивать «открытый стол» для друзей-художников. Каждую первую среду месяца он давал для них обед, который наравне с художниками привлекал коллекционеров (включая Эрнеста Ошеде) и во время которого можно было отведать его фирменный паштет, запеченный в тесте (во время войны он поддерживал репутацию своего заведения вкуснейшими крысиными волованами).