Венеция. История города - читать онлайн книгу. Автор: Мартин Гарретт cтр.№ 26

Поцци для посетителей закрыты, но не менее популярные piombi (пьомби) — «свинцовые» камеры, расположенные прямо под крышей дворца (отсюда и название), — можно увидеть во время «секретных экскурсий» по дворцу. Эти экскурсии заходят и в Зал пыток (зал дель Торменто), где заключенных, как и везде в Европе, пытали, чтобы добиться от них признания. Веревка и блоки крепились к потолку, и жертву вздергивали на веревке со связанными за спиной руками и подвешивали, заставляя терпеть адскую боль. По словам Кориэта, при этом «человек претерпевает такие сильные мучения, что его суставы на время растягиваются и выходят из сочленений», а затем его бросают на пол. Пьомби, устроенные, возможно, в конце XV века, были значительно свободнее и не столь угнетаю-щи, как поцци, но зато человек страдал здесь от сильной жары и холода. Сильвио Пеллико (1789–1854), писатель, арестованный в 1820 году, после того как попал в немилость к австрийцам из-за своих либеральных взглядов, описывал прекрасный летний вид, который портило то, что свинцовая крыша Сан-Марко «давила на меня с невероятной силой». А хуже всего были комары! Чтобы отогнать мысли о самоубийстве, Пеллико заставил себя обдумать всю свою жизнь, размышляя над «долгом человека вообще и моим в частности». Результаты своих размышлений он в зашифрованном виде нацарапал на столе. Он выцарапывал там что-нибудь каждый день, пока надписи не покрыли всю поверхность стола, и, поразмыслив еще немного, Пеллико срезал все подчистую, чтобы освободить место для новых мыслей. Обо всем этом он написал в своей книге «Мои тюрьмы» («Le mie prigioni») в 1832 году. Ему вынесли смертный приговор, который впоследствии заменили восемью годами каторжных работ в печально известной крепости Шпильберг в Моравии.

Побег Казановы

Джакомо Казанове (1725–1798) повезло больше, чем Пеллико. Невероятно повезло, если верить всем подробностям его рассказа о побеге из пьомби в 1576-м. На момент ареста его основное занятие составляли веселые любовные приключения. В своих мемуарах, написанных по-французски и опубликованных только в 1821 году, он разворачивает философию «мыслящего сластолюбца». Люди, утверждает он, отличаются от животных способностью не только наслаждаться, но и предвидеть наслаждение, искать его, создавать и после размышлять о нем. Второй страстью Казановы были азартные игры — отчасти в связи с тем, что они помогали ему финансировать любовные похождения. Но поскольку он, конечно же, не мог каждый раз выигрывать, приходилось искать и другие финансовые возможности. Когда ювелир Джованни Батиста Мануцци сказал, что может достать для него бриллианты в кредит, Казанова показал себя удивительно доверчивым. Мануцци зашел к нему и увидел у Джакомо какие-то рукописи, связанные с магией. Казанова показал ювелиру раздел о том, как вступать в контакт с духами. Ювелир сказал, что знает коллекционера, который хорошо заплатит за такие рукописи, забрал их на время и отнес прямиком в инквизицию, где состоял доносчиком. Он представил туда впечатляющий список пороков Казановы, куда вошли: разврат, отсутствие веры, облегчение кошельков легковерных господ, которых Казанове удавалось убедить. Доносчик не преминул упомянуть и о том, что он алхимик и вхож в мир духов. Быстро объявились и другие враги с подобными обвинениями. Казанову арестовали вечером 26 июля 1755 года: за ним пришли мессере Гранде (начальник стражи) и тридцать или сорок солдат, что показалось арестовываемому несколько излишним.

По дороге в пьомби Казанова заметил на стене приспособление в форме подковы, которое использовалось, как любезно пояснил ему тюремщик, когда заключенного приговаривали к смерти через удушение. Как и Пеллико, ему пришлось терпеть сильную жару. Крысы вели себя очень шумно и, по словам Казановы, были размером с кроликов. Насекомые (на этот раз скорее блохи, чем комары) тоже сильно заинтересовались новопришедшим. Сперва в камере не было кровати, но ему удалось три часа поспать на полу. В полночь, проснувшись от звона колоколов, он потянулся за платком и нащупал «еще одну руку, совершенно ледяную». Испугавшись до невозможности, он еще раз пошарил правой рукой — с тем же результатом. Он решил, что жестокие тюремщики, пока он спал, подложили к нему труп; в его воображении всплыл и инструмент для удушения. Может быть, это тело какого-то «невинного жалкого неудачника», или, даже, может быть, кого-то из его друзей? Или судьба сотворила это, чтобы предостеречь его? Он в третий раз ощупал руку, на сей раз она ожила и отдернулась — и только тогда он понял, что это была его собственная, просто онемевшая рука.

Утром Казанова наконец смог послать за кроватью и едой. Но вскоре твердо решил бежать. С большим трудом ему удалось заострить кусок железа и проделать с его помощью дыру в полу — он намеревался спуститься в зал делла Буссола в праздничный день, когда там никого не будет. Но в это время Казанову перевели в более удобную камеру, этажом ниже и в другом крыле здания. Вид на лагуну и Лидо Казанову не успокоил, он все ждал, что дыру обнаружат. Но когда тюремщик Лоренцо явился и в ярости набросился на него, Джакомо хладнокровно ответил, что если тот даст делу ход, он просто заявит, что получил инструменты от тюремщика, а потом ему же их и вернул. И хотя при переезде мебель заключенного обыскали, тот самый инструмент, спрятанный в кресле, не нашли. Можно было снова строить планы.

На этот раз продвинуться Казанове помогли книги. Он уговорил Лоренцо разрешить ему обмениваться книгами с заключенным, сидевшим этажом выше, монахом Марино Бальби, который оказался в пьомби не столько потому, что у него родились три дочери, сколько потому, что попытался их узаконить. Передавая книги, заключенные тайком обменялись письмами. Казанова вскоре понял, что монах глуп и на него нельзя положиться, но больше ему обратиться было не к кому. Обнаружив, что самодельный инструмент слишком велик, чтобы спрятать его в большую Библию, Казанова сначала приуныл, а потом придумал хитрое решение: он отправил Бальби в подарок большое блюдо макарон с маслом и сыром пармезан и одновременно вернул Библию с вложенным в нее инструментом. Он убедил Лоренцо поставить блюдо на книгу и так и нести, при этом тюремщик очень старался не пролить на нее масло. Теперь, как и было задумано, Бальби сначала расшатал плохо державшиеся кирпичи в кладке своей темницы, а потом смог даже выбираться из нее ненадолго, чтобы постараться сделать дыру и в потолке камеры Казановы. (Ему нужно было, чтобы работу сделал монах, потому что сам он еще пребывал под подозрением из-за первой дыры в полу.)

Наконец ночью 31 октября 1736 года Казанова сделал длинную веревку, связав вместе простыни и матрасы, и вот молодой искатель приключений и то и дело ворчавший монах отправились в побег. Выбравшись на крышу, они проползли наверх по мокрому от тумана скату и уселись на конек. Бальби уронил шляпу (к счастью, она упала в воду, а не во двор, и никто ничего не заметил), а Казанова чуть не разбился насмерть, но в последний момент сумел, пробив окно, упасть внутрь дворца. От отца Бальби было больше помех, чем помощи, и Казанова вспоминает, как сам был весь в порезах и царапинах, а его преподобный спутник — цел и невредим. Но Казанова переоделся в запасную одежду, которую принес с собой, снова надел шляпу с пером и отдал Бальби свой плащ, и теперь им более или менее убедительно удалось притвориться, что их случайно заперли во дворце с вечера. Служитель выпустил их, и, стараясь двигаться естественно и не броситься бежать, они спустились по Лестнице гигантов и вышли через Порта делла Карта. Сев в первую попавшуюся гондолу, они поехали в Местре, дальше коляской — в Тревизо, а потом пешком — за пределы венецианских владений. После Тревизо Казанове удалось убедить надоевшего уже Бальби, что им лучше расстаться. Тот попытался было возражать, но Казанова измерил его и принялся рыть могилу своим верным инструментом, поставив монаха в известность, что похоронит его заживо, если тот не доконает его раньше. Автор — блестящий рассказчик и старается представить себя в наиболее выгодном свете, но так как ему все-таки удалось бежать, значит, хоть какая-то часть его истории — правда. И настолько сложными путями движется логика инквизиции, что в 1774 году Казанову убедили вернуться в Венецию и стать доносчиком в той самой организации, от которой он некогда сбежал. Он снова поссорился с властями в 1782 году, был изгнан и написал мемуары, уже будучи в безопасности, в Австрии.