Черновик человека - читать онлайн книгу. Автор: Мария Рыбакова cтр.№ 43

Дайте мне, говорит Света. Он не дает, пытается сам откупорить, ничего не получается, и он протягивает бутылку Свете. Та быстро вытаскивает пробку. Я была барменшей, говорит она извиняясь. Оп-ля, говорит Левченко, может быть, все-таки немного еще хулиганка, и подмигивает.

Они проходят мимо консьержа, который опять быстро им улыбается и кивает. А куда теперь, Света, направо или налево, где море-то, я не пойму? Надо обойти гостиницу, дядя Жора. Вот, видите, дорожка. Прямо на пляж.

Огромная масса темно-синей воды набегает на темный песок и, сверкнув, отползает (тут совсем нет гальки, нет зубовного скрежета), чтобы обрушиться еще одной громадной пенной волной. Посмотри на горизонт, Света, какая бесконечность, какая огромная, беспредельная водная жуть. Пошли ноги помочим.

Он садится на песок, сбрасывает ботинки, снимает носки. Я не хочу, я вас здесь подожду, говорит Света. Нет, все-таки не хулиганка больше, вздыхает Левченко. Остепенилась ты, мать. Ну хорошо, подожди.

Он с трудом поднимается, несколько мгновений ловит нестойкое равновесие, потом уверенным шагом идет к воде, входит, не вздрогнув, в ее холод и поднимает ногой брызги. Ха-ха, смотри, какое счастье! И принимается ходить взад-вперед по пенной кромке.

Света не видит его лицо, она видит только силуэт в темноте, как он резвится на краю океана. Она не пойдет в воду. Она должна дослушать мотивчик в своей голове, бум-бум, бум-бум, бум-бум, бум-бум, и опять бум-бум, бум-бум, бум-бум, бум-бум. Этот-пляж-и-эта-ночь. Старый-лев-ченко-поэт.

Потом она встает и кричит океану:

Знаете, дядя Жора, один священник говорил, что в меня в детстве вселился дьявол.

Левченко возвращается к ней, ноги увязают в песке, он тяжело, по-пьяному, садится рядом: ох, находился, ох, водичка. Какой еще дьявол?

Он вытаскивает из бутылки слабо вставленную пробку и делает большой глоток. Дает бутылку Свете, та пригубливает и отдает ему. Он глотает несколько раз, отличное вино, говорит он. Так какой еще там дьявол?

Самый настоящий. Потому что стихи у меня были невеселые. Звук приходит в темный лес. А почему темный? Потому что у меня темная душа. Звук в нее проникает, а свет остается вовне. Поцелуев нет, а есть пустые комнаты. Значит, любви нет, есть одна пустота. Дьявол овладел ребенком, когда ребенок по ночам не спал. Очень опасно, если дети не спят – Сатана может к ним через окно проникнуть. И всякое ужасное внушить – грех уныния, понимаете. А как священник объяснял, что я стихи перестала писать? Это оттого, что я в тринадцать лет покрестилась. Выгнала дьявола.

А почему ты, Света, перестала стихи писать? Надо было совершенствовать мастерство (глоток). Работать над собой. Ты подавала такие надежды. А потом все бросила. Я долго надеялся, что ты позвонишь, покажешь мне что-то новенькое. Но ничего больше не было (еще глоток). Как в воду канула. Неужели что-то интереснее появилось? Конечно, молодежные компании, я понимаю, гитара, мальчики, а все же.

У меня нет таланта, сказала Света.

Как это нет?! Без таланта ты бы никогда не написала. Тех стихов. Которые напечатали. Я их до сих пор помню. Когда куры клюют. Они. Поклоняются камню. Никто не умел так видеть. Как ты в восемь лет (от усталости или вина его согласные стираются: никтнеумтаквидет… кактвсмлет…).

У меня был синдром Кандинского-Клерамбо.

Эт-еще ч-такое.

Я в Интернете прочитала. У Светы Лукиной был синдром Кандинского-Клерамбо. Потому что я говорила, что ко мне звук приходит. А это именно такой синдром. Когда свои мысли воспринимаются как чужие. Я стихи сочиняю, но мне кажется, что это мной сочиняют. Я говорю, а мне кажется, что это мной говорят. И даже если иду куда-то по собственной воле, у меня такое впечатление, что мной двигают как куклой.

Светочка. Ты же п-нимашь. Это бред. Хочш… Я тебе покажу п-сошн-англа? Левченко откидывается на песок и несколько раз двигает руками, оставляя на песке следы несуществующих крыл. Песошный англ, Света.

А может, и правда, мной что-то двигало. Тайная сила космоса. Может, я себя в пятилетнем возрасте целиком и полностью этой силе отдала.

Света посыпала ногу Левченко песком. Зачерпнула горсть и еще посыпала.

Только не знаю, откуда эта сила приходила. Вовсе не радость, а такое огромное космическое страдание. И я ему себя отдала, когда была еще совсем маленькая. Думаете, бред?

Бред… прошептал Левченко и закрыл глаза. На секунду что-то, похожее на храп, вырвалось у него из глотки.

Света подняла голову: звезды светили вопросительным светом. Как бы я хотела уметь различать созвездия. Но теперь уже не научусь. Может, спросить Левченко про небо, он наверняка знает. Нет, не надо. Лучше продолжать посыпать его песком. Уже вторая нога покрывается. В голове звучит все тот же мотивчик, бум-бум, бум-бум, бум-бум, бум-бум, задом наперед, и все наоборот. Океан вторит песенке, с шумом ломая волны. Какое же все-таки все это злое: море и звезды, песок и воздух. Что бы там ни говорили – ах, посмотри на эти волны, ах, понюхай цветочки, ах, какой аромат, ах, небо-то какое, ах, птички.

Ты меня так и не спросил, как я сюда приехала. Хочешь, расскажу? Губы Левченко издают какой-то другой звук, вроде: да, рскжи. И он снова погружается в бесчувствие.

Может быть, он меня все-таки слышит, думает Света.

Вы же знаете, я хотела стать актрисой, только из этого ничего не вышло. Глупая мечта, да? Как у любой самовлюбленной девчонки?

Левченко не отвечает.

Я к вашим коллегам ходила, предлагала написать что-нибудь. А они между собой пересмеивались: вот, мол, какие идиотки вырастают из раскрученных звездочек. Я у одного такого в кабинете раскрыла окно и сиганула с четвертого этажа. Слышали, наверное? Про меня тогда снова газеты стали писать. Ко мне тогда в больницу журналисты набежали. Мол, бывший вундеркинд, спилась, скурилась, пыталась покончить с собой. Надо ее, в общем, спасать общими усилиями. Я-то только попугать хотела. Умирать не собиралась. А может, и собиралась. Не знаю. Мне все равно было.

Он не отвечает.

Дядя Жора, вы меня слышите? Я вас песком покрываю. Слышите или спите? Они тогда собрали деньги и послали меня в Америку. Лечиться от алкоголизма. Сделали мне паспорт, упаковали сумку, посадили на самолет. Вот как я здесь оказалась. Вы думаете, я хотела? Мне было все равно. Я просто не сопротивлялась.

Бум-бум. Бум-бум. Надо же, какая громкая музыка в голове. Перекрывает шум океана. Надо погромче Левченко рассказывать, а то ведь он ничего не услышит. Он закрыл глаза, притворяется, что спит. Надо, чтобы он дослушал.

И когда из самолета вышла – слышите, дядя Жора? – и меня в автомобиль погрузили и повезли по горным дорогам, и я не знала, куда везут, мне было все равно. Даже если бы меня в тюрьму везли или на торговлю органами, правда, дядя Жора. Я тогда в той машине заснула. А когда проснулась, передо мной был дом. Здесь такие бывают дома, обмазанные глиной. Вы, наверное, видели. А вокруг – пальмы и розовые кусты. Правда, весело, пальмы? У нас даже в Крыму пальмы не росли. Я подумала, что, наверное, умерла – и за все страдания попала в рай.