— Вы спрашивали о том, могу ли я объяснить
себе исчезновение этого человека, — холодно напомнила миссис Кленнэм, — а не о
том, могу ли я объяснить это вам. Вам я ничего объяснять не собираюсь, сэр.
Было бы так же неуместно с моей стороны предлагать объяснения, как с вашей —
требовать их.
Мистер Доррит слегка поклонился, как бы прося
извинения. Затем он отступил на шаг, намереваясь сказать, что не имеет больше
вопросов, и тут ему бросилась в глаза ее поза угрюмого ожидания и мрачная
сосредоточенность, с которой она рассматривала одну точку на полу; то же
сосредоточенное ожидание было написано на лице у мистера Флинтвинча, который
стоял поодаль и тоже смотрел в пол, поскребывая правой рукой подбородок.
Вдруг миссис Эффери (старуха с передником,
конечно, была она) выронила из рук подсвечник и громко вскрикнула:
— Опять! Господи боже, опять! Вот, Иеремия!
Слышишь!
Если и донесся в эту минуту какой-то звук, он
был таким тихим, что лишь привычно настороженное ухо миссис Эффери могло
уловить его; однако и мистеру Дорриту почудилось что-то похожее на шуршанье
сухой листвы. Страх миссис Эффери на несколько мгновений как бы передался
остальным, и они все трое замерли, прислушиваясь.
Мистер Флинтвинч опомнился первым.
— Эффери, старуха, — сказал он, подступая к
ней со сжатыми кулаками и весь дрожа, так ему не терпелось хорошенько ее
встряхнуть, — ты опять за свое. Того и гляди начнешь расхаживать во сне и
повторять все свои старые штуки. Придется, видно, тебя полечить. Вот я провожу
джентльмена и тогда займусь твоим лечением, голубушка, всерьез займусь!
Эта перспектива ничуть не воодушевила миссис
Эффери; но Иеремия не стал распространяться о своих целительных средствах, а
взял другую свечу со столика миссис Кленнэм и сказал:
— Прикажете посветить вам, сэр?
Мистеру Дорриту оставалось только
поблагодарить и удалиться, что он и сделал. Мистер Флинтвинч, не теряя минуты,
захлопнул за ним дверь и запер ее на все замки. В воротах мистер Доррит снова
столкнулся с двумя давешними прохожими, которые тотчас же разошлись в разные
стороны. Кабриолет дожидался его на улице; он сел и уехал.
По дороге возница рассказал, что эти двое
подходили к нему в отсутствие седока и заставили назвать свое имя, номер
кабриолета и адрес, а также сказать, где он посадил мистера Доррита, в котором
часу был вызван со стоянки и каким путем ехал. Это известие еще усугубило
тревожное чувство, не покидавшее мистера Доррита, когда он думал о приключениях
минувшего вечера, сидя в кресле у камина, и поздней, уже лежа в постели. Всю
ночь он бродил по мрачному дому, видел две фигуры, застывшие в угрюмом
ожидании, слышал крик старухи в переднике, напуганной неведомым шумом, и
находил труп Бландуа то зарытым в погребе, то замурованным в стене.
Глава 18
Воздушный замок
Есть свои заботы у богатых и знатных. Едва
мистер Доррит тронулся в обратный путь, как утешавшая его мысль, что он так и
не назвал себя Кленнэму и Ко и не упомянул о своем знакомстве с навязчивым
господином, носившим ту же фамилию, была вытеснена мучительными колебаниями:
ехать ли мимо Маршалси или выбрать кружную дорогу, чтобы не видеть знакомых
стен. В конце концов он склонился к последнему решению и немало удивил возницу,
сердито раскричавшись, когда тот направился было к Лондонскому мосту, с тем
чтобы потом проехать по мосту Ватерлоо — путь, который привел бы их чуть не к
самым воротам тюрьмы. Но ему пришлось выдержать борьбу с самим собой, и по
какой-то причине — а может быть, и вовсе без причины — его томило глухое
недовольство. Весь следующий день ему было не по себе, и даже за обедом у
Мердла он то и дело возвращался к своим вчерашним раздумьям, чудовищно
неуместным в избранном обществе, которое его окружало. Его бросало в жар от
одной догадки, что подумал бы мажордом, если бы тяжелый взгляд упомянутой
важной особы мог проникнуть в эти раздумья.
Прощальный банкет был неслыханно великолепен и
послужил достойным апофеозом пребывания мистера Доррита в Лондоне. Фанни
блистала молодостью и красотой, и при этом держалась так уверенно и свободно,
как будто была замужем лет двадцать. Он чувствовал, что со спокойной душой
может оставить ее одну на путях светской славы (не отказываясь, впрочем, от
своего отеческого покровительства), и только жалел, что другая его дочь не
такова — хотя и отдавал должное скромным достоинствам своей любимицы.
— Душа моя. — сказал он Фанни, прощаясь, — мы
ждем, что ты — кха — поддержишь достоинство семьи, и — кхм — всегда сумеешь
внушать должное почтение к ней. Надеюсь, ты оправдаешь наши ожидания.
— Разумеется, папа, — отвечала Фанни. — Можете
положиться на меня. Передайте мой самый горячий привет милочке Эми и скажите,
что я ей на днях напишу.
— Не нужно ли передать привет — кха — еще
кому-нибудь? — осторожно намекнул мистер Доррит.
— Нет, благодарю вас, — сказала Фанни, перед
которой сразу выросла фигура миссис Дженерал. — Очень любезно с вашей стороны,
папа, но вы уж меня извините. Никому больше ничего передавать не требуется — во
всяком случае, ничего такого, что вам было бы приятно передать.
Прощальный разговор отца с дочерью происходил
в одной из гостиных, где, кроме них, не было никого, если не считать мистера
Спарклера, покорно ожидавшего своей очереди пожать отъезжающему руку. Когда
мистер Спарклер был допущен к этой заключительной церемонии, в гостиную
проскользнул мистер Мердл, у которого рукава болтались точно пустые, так что
можно было принять его за близнеца знаменитой мисс Биффин, — и выразил твердое
намерение проводить мистера Доррита вниз. Все протесты последнего оказались
напрасны, и он спустился с лестницы под почетным эскортом величайшего из людей
нашего времени, чья любезность и внимание сделали эти две недели положительно
незабываемыми для него (все это мистер Доррит высказал мистеру Мердлу при
последнем рукопожатии). На том они простились; и мистер Доррит сел в карету,
преисполненный гордости и отнюдь не недовольный тем обстоятельством, что
курьер, который в это время тоже прощался, только этажом ниже, мог наблюдать
его великолепные проводы.
Впечатление от этих проводов не изгладилось за
всю дорогу до отеля. Выйдя из кареты с помощью курьера и полудюжины слуг,
мистер Доррит неспешно и величаво направился к лестнице, и — обмер. Джон
Чивери, во всей парадной амуниции, с цилиндром под мышкой, с пачкой сигар в
одной руке и тросточкой с костяным набалдашником в другой, застенчиво улыбался
ему из угла.
— Вот джентльмен, которого вы спрашивали,
молодой человек, — сказал швейцар. — Сэр, этот молодой человек непременно хотел
вас дождаться, уверяя, что вы будете ему рады.