Сто и одна ночь - читать онлайн книгу. Автор: Анастасия Славина cтр.№ 17

Глеб сжал ее грудь — так сильно, что Лана ахнула — на нежность уже не хватало терпения. И, когда он почувствовал, как в его ладони упираются ее возбужденные соски, — в глазах помутнело. Словно наблюдая со стороны, он отметил, что Лане нравилось происходящее — она уже терлась о него бедрами, приглашая, предлагая. Тогда Глеб развернул ее к себе спиной, переместил ее ладони на ствол дерева и вместе с бельем стянул с нее джинсы. Затем чуть надавил руками Лане на поясницу, наклоняя ниже, — и резко вошел в нее. Чтобы получить разрядку, ему хватило с десяток сильных толчков…

Ощущение эйфории улетучилось еще до того, как они оделись. Что-то изменилось в его отношениях с Ланой. Больше не было той простоты, легкости, естественности. Глеб смотрел, как она натягивает джинсы, — и не понимал, что делать, что говорить. Лучше бы сейчас он оказался дома…

Светало. Впервые за долгое время Глеб не испытывал и малейшего трепета, наблюдая, как зачинается новый день. Он только чувствовал, что его кроссовки промокли, джинсы набрали росы и теперь липли к ногам. Саднили царапины, которые он получил в лесу. Разгоряченное тело обжигал холодный утренний воздух.

Он взял Лану за руку — но не ощутил прежнего тепла, и теперь ему казалось, что и принцесса поняла — его нежность — наигранная. От этого стало совсем мерзко.

Проведя Лану, Глеб возвращался домой, поникший, разбитый. Он касался своих волос там, где недавно касалась их Ксения — и все не мог понять, почему одна и та же манипуляция, произведенная разными людьми, дает настолько непохожие результаты.

А еще он думал о том, что ступил на дорогу, ведущую в ад. Возможно, его отец — да и муж Ксении — переживали нечто подобное. Потому что, когда чувствуешь такое, когда запутываешься так сильно, что узлы только резать… Когда захлебываешься от эмоций, словно ко дну идешь, — а, может, и без всяких «словно»… Тогда кажется, что алкоголь если и не спасет тебя, если и не вынесет на берег, то хотя бы даст передышку — как потерпевшему — доску от утонувшего корабля.

— Ваш жульен…

Я бросаю взгляд на подошедшую официантку — и она поспешно отводит глаза.

— Что в этой истории вашего, личного? — интересуется Граф, поднося к губам чашку с кофе.

Смотрит на меня, не отрываясь. Мне неуютно от такого взгляда. «Иголка для бабочек», — вспоминаю я.

— Почему вы спрашиваете? — ковыряю ложечкой ароматную сырную корочку жульена.

— Судя по тону вашего вопроса на мой вопрос — я на правильном пути. Видели бы вы свое лицо, когда только что озвучивали мысли Глеба! Я предположил бы, что и у вас проблемы с алкоголем. Но ваше легкое безразличие к спиртным напиткам подсказывает, что дело в другом. В чем же?

— Возможно, вы сами найдете ответ на этот вопрос, если завтра ночью откроете мне дверь, — как ни в чем не бывало, отвечаю я и запихиваю в рот такой приличный кусок жульена, чтобы стало понятно, — разговаривать в ближайшее время я не смогу.

Приятные ощущения портит лишь мысль о том, что история на сегодня окончилась, а ночь — нет. И я не могу, доев жульен, просто встать из-за стола — и сбежать. Еще, как минимум, несколько часов мне предстоит провести в компании Графа — и теперь не в роли Шахерезады. Уверена, это тоже было спланировано. Посмотрим, какую еще роль он мне уготовил.

— Вкусно? — спрашивает Граф таким тоном, словно выиграл пари.

— Мммм… — протягиваю я, жмурясь от удовольствия, и кошусь на окно: ночь за окном такая густая, словно рассвет никогда не наступит.

Будь по-вашему, Граф.

Игра продолжается.

Уже несколько минут стою перед дверью Графского коттеджа, обнимая себя руками. Меня волнует не столько, открыта ли она, сколько, хочу ли я туда войти, — в том виде, в котором пришла. Я ведь уже решилась — нахожусь здесь, мерзну, мокну, кутаясь в длинный черный плащ (из моей верхней одежды — той, что прикрывает колени, — ничего теплее не нашлось). Почему же так сложно сделать последний шаг?

…Вчера ночью, едва я допила американо, Граф положил под блюдце пару купюр, вскочил со стула и, на ходу надевая куртку, бросил мне:

— Пойдемте!

Я покорна встала. Попрощалась с официанткой, отряхнула пылинку со своей курточки, висящей на вешалке… Импульсивность Графа меня не заразила.

— Ну, давайте же! — он вернулся и протянул руку, видимо, собираясь за ладонь потянуть меня к выходу, — но, к счастью, сдержал порыв. — Вы идете?

Как будто у меня были варианты.

Едва не забыл придержать мне дверь, на ходу схватил с кресла-качалки несколько пледов. Чтобы не отставать от него, временами мне приходилось делать короткие перебежки.

Через несколько минут суматошной прогулки деревья расступились — и показалось озеро. Не раздумывая, Граф сошел с дорожки на песок. Помедлив, я последовала за ним. Каблуки сапог вязли, мешали идти и рождали во мне подозрение, что второй бокал оказался лишним.

Мы остановились у самой кромки воды, достаточно далеко друг от друга, чтобы почувствовать свое одиночество.

По черному небу летели пепельные облака. Когда между ними удавалось проскользнуть лунному свету, он серебристой полосой ложился на водную рябь и, казалось, покачивался на ней. Этих бликов не хватало, чтобы обозначить весь пейзаж, поэтому я легко представила, что перед глазами — не озеро, а море. Даже ветер дул по-морскому сильно. Развивал мои волосы, морозил щеки.

Я и не заметила, как Граф оказался у меня за спиной — только услышала легкий хлопок: стопка пледов упала на песок.

— Садитесь, — скомандовал Граф. — И подвиньтесь.

Вряд ли Граф видел мой вопросительный взгляд, но, по крайней мере, о нем догадался.

— Если бы вы также медленно соображали, убирая в моем доме, я бы уволил вас еще до попытки кражи… — съязвил он, но благодаря вину я почувствовала лишь легкое раздражение от такого нагромождения слов. Куда с большим удовольствием я бы слушала ветер и всплески воды, напоминающие прибой. — Переместите ваши прелестные ягодицы на край пледа, — разъяснил Граф, разделяя слова тщательно, как в разговоре с иностранцем.

Подождал. Повторил просьбу настойчивым жестом. Я послушалась.

Мне так нравились этот песок, летящие облака, ощущение прохлады на коже и тепла внутри, что я не задавалась вопросом, к чему приведут манипуляции Графа. Поэтому, я с легким напряжением наблюдала, как он усаживался ко мне спиной и укутывал нас обоих пледом. И вот мы оказались, словно в одном коконе, прижатые друг к другу. Я замерла, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Граф — тоже, похоже, дожидаясь, пока я приду к заключению.

Прикосновение — и это слабо сказано. Но я не чувствовала неприязни или паники. Мне не хотелось отодвинуться — даже, скорее, наоборот — прижаться сильнее, откинуть голову… Я вдруг ощутила, как сильно соскучилась по телесной близости…