Всё! Дело сделано! В считанные секунды.
Громов рывком ставит Камилова на ноги. Теперь уже у меня нет никакого сомнения, что это он, Камилов: точный оригинал рисунка Бубнова. Заводим его в квартиру, приглашаем понятых.
А где же мать Камилова?
Нахожу её на кухне. С полной отрешённостью на бледном, без кровиночки, старческом лице она неподвижно застыла на табурете у стола и никак не отзывается на предложение пройти в комнату сына.
Но мы и без неё находим то, что искали: пистолет, патроны к нему, пачки денег в инкассаторской сумке, спрятанной за шифоньер. На столе и на книжных полках разбросаны затрёпанные порножурнальчики, магнитофонные кассеты с записями передач западных радиостанций, видеокассеты с фильмами ужасов…
Громов брезгливо поднимает за уголок один из таких журнальчиков и показывает Камилову:
— А это дерьмо в каких подворотнях выискали?
— А тебе что — завидно? Тоже на голых баб поглазеть захотелось? — истерично кричит Камилов. — Ну гляди, гляди!
Понятые — две докучливые старушки — при этом всё охают и ахают: «Да как же так! Да что же это!» — и вразнобой торопятся заверить, что Эдик «всегда такой хорошенький, такой милый мальчик!» и что мать души в нём не чает…
А мать не плачет, лишь беспомощно и растерянно прислушивается к выкрикам сына, а когда его уводят из квартиры, провожает тоскливым взглядом.
Мы оставляем в квартире засаду — на случай, если сюда задумает наведаться его сообщница — и отправляемся в отдел.
На улице уже окончательно стемнело. В открытую форточку машины врывается прохладный ветерок… И так хорошо на душе, так хорошо, что невольно мысленно убегаю к Елене. Целый день с ней не виделся. Как-то встретит меня, что скажет?
А Лена ничего и не говорит. Лишь печально смотрит и молчит… В груди моей всё переворачивается от возникшей тревоги: когда так смотрит и молчит, значит, чем-то расстроил её. Но чем?
Тихо и осторожно спрашиваю:
— Что не весела?
Она грустно усмехается.
— Я так ждала тебя сегодня… Неужели и в выходные дни ты не можешь побыть дома?
Облегчённо перевожу дыхание.
— Почему не могу? Могу! Вот только разберёмся с «Бирюзой»…
Лена недоверчиво качает головой.
— Ой, Демичевский… Свежо предание…
— Знаешь что? Выходи-ка ты за меня замуж, а? — неожиданно для себя выпаливаю я и замираю в тревожном ожидании ответа.
Глаза Лены округляются.
— Ты это… серьёзно?
— Конечно!
Она некоторое время снова молчит, потом с запинкой отвечает:
— Спасибо тебе за лестное и столь дорогое для меня предложение. Но… замуж за тебя… я пока не пойду.
— Почему?! — вскрикиваю запальчиво.
Лена предостерегающе вскидывает палец к губам:
— Тише — маму разбудишь.
И вдруг берёт в ладони мои руки, как в тот недавний, памятный для меня вечер, и целует их.
Непостижимо!
Совершенно сбитый с толку, я осторожно высвобождаю руки.
— Как же тогда понимать тебя?
Лена выпрямляется, задумчиво смотрит в сторону.
— Ты прости меня, Демичевский. Я и сама себя не понимаю.
Она переводит на меня взгляд.
— Хочешь откровенно?.. Когда ты появился у нас, показался мне таким молчуном, таким нелюдимым… И захотелось расшевелить тебя… А сейчас вот места себе не нахожу, если не увижусь с тобой хоть денёк. Вот ведь как всё получилось.
— Тогда почему… отказ?
— По-моему, ты поторопился со своим предложением. Разве обо мне думал в тот наш вечер?
— Много ты знаешь, о ком я думал, — бурчу с раздражением. — И не такой я сухарь, как ты считаешь, нашли бы общий язык.
— Да, ты не сухарь, — соглашается Елена. — Просто был замороженный какой-то… А душа у тебя чуткая, отзывчивая. Потому и прошу — давай пока останемся просто друзьями.
«Просто друзьями»? Ну нет. Такое мне не подходит. А как быть с третьим? С тем же Славиком? Не зря он вокруг неё так увивается…
Лена выжидающе смотрит на меня. Прекрасное лицо её даже побледнело от волнения.
— Не хочу просто дружить, — говорю я и слышу, как предательски срывается мой голос, словно у обиженного мальчишки. — Я не могу без тебя, ясно?
На лице Лены появляется едва заметная улыбка. Она приподнимается на носки и целует меня в щёку. Потом быстро уходит к себе.
Вот это выдался денёк! А что грядущий день готовит?
10
Ночь, а мне не спится. Всё вспоминаю разговор с Еленой, думаю о тяжёлом ранении Кандаурова, перед глазами, словно в видеозаписи, мелькают сцены задержания Камилова… Не отпускает мысль: надо скорее найти его сообщницу. С ней-то теперь, конечно, разбираться будет проще. Хотя что в нашей работе даётся просто? Да, завтра новый день, новые заботы…
С тем и отправляюсь утром чаёвничать на кухне. Лена не показывается. То ли ещё не проснулась, то ли просто скрывается от меня… И тревога сковывает грудь. Томлюсь ожиданием, но Лены всё нет и нет. А мне надо в отдел. Следует выяснить, кто сообщница Камилова.
Пока шагаю по солнечным улицам к райотделу, всё больше склоняюсь к мысли, что необходимо срочно отыскать бывшую подругу Камилова — парикмахершу Светлану. Много ли в городе парикмахерских? За день — все обойдёшь. Можно, конечно, справиться о Светлане, обзвонив все эти заведения по телефону, но стоит ли тревожить администрацию, пойдут ненужные разговоры…
А Светлана может знать о приятельницах Камилова. Вот захочет ли назвать их?
В райотделе наша следственно-оперативная группа уже в сборе. Наумов старательно опрашивает по моей просьбе соседей Камилова, Губин сличает пальцевые отпечатки Эдика с теми, что обнаружены в машине Власова, а всё так же элегантно разодетый Громов откровенно томится в своём кабинете, ожидая каких-либо распоряжений.
Первым делом интересуюсь у Наумова, что с Кандауровым. Может, ему уже лучше?
Сергей крутит головой.
— Врачи говорят, он в кризисной ситуации. И каким будет исход её — предугадать трудно.
— Но надежда есть?
— Лишь бы сердце не подвело.
«Может, и выдержит», — думаю я и иду к Губину.
— Ну, как пальчики? — спрашиваю. — Кто оставил их в машине?
Он вскидывает на меня свои всегда серьёзные глаза.
— Теперь сомнений нет: те, что в салоне, — Камилова. Официальное заключение получишь позднее.
Я закрываю за собой дверь лаборатории Губина и отправляюсь к Белову.