— Мальчик! — сказал старый джентльмен,
перегнувшись через конторку.
Оливер вздрогнул при этих словах. Ему можно простить это,
потому что голос звучал ласково, а незнакомые звуки пугают людей. Он задрожал
всем телом и залился слезами.
— Мальчик, — повторил старый джентльмен, — ты
бледен и взволнован. В чем дело?
— Отойдите от него, бидл… — сказал другой судья,
отложив газету и с любопытством наклонившись вперед. — А теперь, мальчик,
объясни нам, в чем дело. Не бойся.
Оливер упал на колени и, сжав руки, стал умолять, чтобы его
отослали обратно в темную комнату… морили голодом… избивали… убили, если это им
угодно, но только не отправляли с этим страшным человеком.
— Вот как! — сказал мистер Бамбл, весьма
торжественно воздев руки и возведя очи горе. — Вот как! Из всех лукавых и
коварных сирот, каких я когда-либо видел, ты, Оливер, самый наглый из наглых.
— Придержите язык, бидл, — сказал второй старый
джентльмен, когда мистер Бамбл произнес этот сложный эпитет.
— Прошу прощения, ваша честь, — сказал мистер
Бамбл, не веря своим ушам. — Ваша честь изволили обращаться ко мне?
— Да. Придержите язык.
Мистер Бамбл остолбенел от изумления. Бидлу приказано
придержать язык! Светопреставление!
Старый джентльмен в очках в черепаховой оправе посмотрел на
своего коллегу. Тот многозначительно кивнул головой.
— Мы отказываемся утвердить этот договор, — сказал
старый джентльмен, отбрасывая в сторону пергамент.
— Н… надеюсь… — заикаясь, начал мистер Лимкинс, —
я надеюсь, что, основываясь на показаниях ребенка, ничем не подкрепленных,
судьи не придут к тому заключению, будто приходские власти виновны в
каком-нибудь недостойном поступке.
— Судьи не обязаны выносить какое бы то ни было
заключение по этому вопросу, — резко произнес второй старый
джентльмен. — Отведите мальчика обратно в работный дом и обращайтесь с ним
хорошо. По-видимому, он в этом нуждается.
В тот же вечер джентльмен в белом жилете заявил совершенно
категорически, что Оливер не только будет повешен, но что его вдобавок
приволокут к месту казни в четвертуют. Мистер Бамбл мрачно и таинственно
покачал головой и выразил желание, чтобы он обратился к добру, после чего
мистер Гэмфилд пожелал, чтобы он попал к нему в руки; и хотя мистер Гэмфилд почти
во всем соглашался с приходским бидлом, он, по-видимому, решительно с ним
разошелся, выразив такое пожелание.
На следующее утро публику снова известили о том, что Оливер
Твист сдается внаем и что пять фунтов будут уплачены тому, кто пожелает им
владеть.
Глава 4
Оливеру предложили другое место, и он впервые выступает на
жизненном поприще
Если молодому человеку из аристократической семьи не могут
обеспечить выгодной должности по завещанию, дарственной или купчей, то его
принято отправлять в плавание. Подражая столь мудрому и спасительному примеру,
члены совета принялись обсуждать, уместно ли будет спровадить Оливера Твиста на
какое-нибудь маленькое торговое судно, отправляющееся в превосходный, гибельный
для здоровья порт. Это казалось наилучшим из всего, что только можно было с ним
сделать: как-нибудь после обеда шкипер, находясь в игривом расположении духа,
по всей вероятности, засечет его до смерти или проломит ему череп железным
ломом; и та и другая забава являются, как многим известно, излюбленным и повседневным
развлечением джентльменов этого рода. Чем дольше члены совета рассматривали
данный случай с упомянутой точки зрения, тем больше разнообразных преимуществ
открывалось им в задуманном плане; и они пришли к решению, что единственный
способ облагодетельствовать Оливера — безотлагательно отправить его в плавание.
Мистера Бамбла послали предварительно навести справки с
целью отыскать какого-нибудь капитана, которому нужен кают-юнга, не имеющий
друзей, и Бамбл возвращался в работный дом сообщить о результатах своей миссии,
как вдруг встретил у ворот мистера Сауербери, приходского гробовщика.
Мистер Сауербери был высоким, сухощавым, ширококостным
человеком, в поношенном черном костюме, в заштопанных бумажных чулках тоже
черного цвета и таких же башмаках, физиономия его не была от природы
предназначена для улыбки, но, в общем, ему не была чужда профессиональная
веселость. Походка у него была эластичная, а лицо выражало искреннее
удовольствие, когда он подошел к мистеру Бамблу и сердечно пожал ему руку.
— Я снял мерку с двух женщин, умерших сегодня ночью,
мистер Бамбл, — сказал гробовщик.
— Вы сколотите себе состояние, мистер Сауербери, —
отозвался бидл, запуская большой и указательный пальцы в протянутую ему
гробовщиком табакерку; это была искусно сделанная маленькая модель
гроба. — Уверяю вас, вы сколотите себе состояние, мистер Сауербери! —
повторил мистер Бамбл, дружески похлопав гробовщика тростью по плечу.
— Вы полагаете? — сказал гробовщик таким тоном,
как будто он и признавал и оспаривал возможность такого события. —
Приходский совет назначил очень низкую цену, мистер Бамбл.
— Да и гробы невелики… — ответил бидл, позволив
себе улыбнуться не больше, чем это подобало важному должностному лицу.
Мистера Сауербери это очень позабавило, что было вполне понятно,
и он смеялся долго и неудержимо.
— Ну, что же, мистер Бамбл, — произнес он
наконец, — нельзя отрицать, что с тех пор, как введена новая система
питания, гробы стали чуточку поуже и пониже, чем в былые времена. Но должны же
мы получать какую-то прибыль, мистер Бамбл! Сухое, выдержанное дерево стоит
недешево, сэр, а железные ручки пересылают по каналу из Бирмингема.
— Так-то оно так, — сказал мистер Бамбл, —
каждое ремесло требует затрат. Конечно, дозволительно получать честный барыш.
— Разумеется! — подтвердил гробовщик. — И
если я не получаю барыша на той или другой статье, ну что ж, к конце концов я
свое наверстаю, хи-хи-хи!
— Вот именно, — сказал мистер Бамбл.
— Однако я должен сказать… — продолжал гробовщик,
возвращаясь к размышлениям, прерванным бидлом, — однако я должен сказать,
мистер Бамбл, что есть одно немаловажное затруднение. Видите ли, чаще всего
умирают люди тучные. Те, что были лучше обеспечены и много лет платили налоги,
чахнут в первую очередь, когда попадают в работный дом. И разрешите вам
сказать, мистер Бамбл, что три-четыре дюйма, превышающие норму, —
нешуточная потеря, в особенности если приходится содержать семью, сэр.
Так как мистер Сауербери произнес эти слова с негодованием —
вполне простительным — обиженного человека и так как мистер Бамбл почувствовал,
что в них кроется нечто, предосудительное для чести прихода, сей последний
джентльмен почел нужным заговорить о другом. Мысли его были заняты главным
образом Оливером Твистом, и о нем-то он и заговорил.