– Но что же тогда произошло?
К глазам моим подступали слезы. Мне очень хотелось верить, что Тимофей действительно сам позвал меня сюда. Пускай не для того, чтобы как-то продолжить наши отношения. Просто чтобы увидеться еще хоть раз и, чем черт не шутит, помочь мне деньгами, устроить такие хорошо оплаченные каникулы на своей живописной родине. Но почему же потом он так жестоко меня вышвырнул?
– А произошло то, что вчера днем ко мне явился Джамик Булатович. И заявил, что вы якобы на всех углах похваляетесь нашей с вами интимной связью. Прозрачно намекаете, что именно потому я и приблизил вас «к кормушке».
– Что? – охнула я. – Но… как? Откуда? Клянусь, я никогда никому…
– Шрам, Настя, – вдруг усталым и каким-то человеческим голосом произнес Тимофей. И, подняв руку, провел пальцами по виску, с которого вниз, к скуле, тянулась светлая на тронутом загаром лице неровная нитка. – Я заметный человек, его все знают.
Меня внезапно окатило ледяной волной ужаса. Я вспомнила вдруг, как вчера, раздосадованная Хавиными выдумками, для чего-то рассказала ей о тех трех днях на Средиземном море. Разумеется, не называя никаких имен, не обозначая деталей. Но шрам… Да, о нем я сказала. Сболтнула по глупости, забывшись от дурацкой ревности. А Хава, пронырливая Хава, значит, то ли догадалась, то ли заподозрила что-то и сразу же после моего ухода понеслась наушничать Колобку. Который, в свою очередь, немедленно побежал с донесением к мэру.
Меня захлестнуло отчаянием, стыдом, злостью на собственную глупость. Я ведь не собиралась бравировать нашей связью, никак не желала выставлять ее напоказ. Это было моим личным драгоценным воспоминанием, тем, что я трепетно берегла внутри. А в результате я для чего-то открылась болтливой бабе и не только погубила свои проекты в этом краю, но и подорвала доверие Тамерлана. Конечно же, он решил, что я сделала это намеренно. Что я таким образом собираюсь давить на него, может, даже шантажировать, требовать себе каких-то немыслимых благ.
– Я… – начала я, отлично понимая, что оправдываться бесполезно. – Это недоразумение, я совсем не хотела…
– Анастасия Михайловна, не нужно, – прервал меня он, снова переходя на ледяной официальный тон. – В сложившихся обстоятельствах очевидно, что работать над этим проектом вы больше не можете. Я распоряжусь, чтобы вам выплатили компенсацию за потраченное время. Всего хорошего.
Меня будто ударили под дых. Да, возможно, я была виновата, невольно выдала то, чего не должна была. Но неужели этого было достаточно, чтобы разговаривать со мной вот так? Как с провинившейся прислугой? Ведь я помнила, как эти губы, соленые от морской воды, обветрившиеся от солнца, шептали мне: «Лучше тебя нет никого на свете». Как эта рука сжимала мои пальцы и мне казалось, что нет в мире ничего надежнее и вернее.
Почувствовав, как к глазам подступают слезы, я резко отвернулась, чтобы не терпеть еще и это окончательное унижение – не плакать перед ним, – и вышла из машины. Перед глазами все расплывалось. Не обращая внимания на как всегда забитый самой разнообразной публикой фойе, я поднималась к себе в номер, движимая одной мыслью – прочь, прочь отсюда.
Бежать из этого проклятого осиного гнезда, из чужого города, где все улыбаются тебе, поют дифирамбы и расточают льстивые комплименты, а за спиной только и думают, как бы разорвать тебя на куски. Где подруги оказываются шпионящими против тебя злопыхательницами, милые потешные стихотворцы – наушниками и интриганами, случайные знакомые – тайными агентами и вербовщиками, искренние пылкие юноши – беспринципными развратниками. А самое главное, где человек, которого ты когда-то любила, уважала безмерно, преклонялась перед его смелостью, самоотверженностью и силой, безжалостно выставляет тебя за дверь, испугавшись сплетен и пересудов.
Прочь, прочь! Бежать отсюда. Сохранить остатки здравого рассудка, а может, и, чем черт не шутит, самую свою жизнь.
Я ворвалась в номер, вытащила из шкафа чемодан и принялась беспорядочно швырять в него вещи. Меня душили слезы, и я, всхлипывая и задыхаясь, металась по комнате, не желая оставлять здесь ничего, чтобы не дай бог не возникло порыва вернуться.
Пару раз на тумбочке у кровати начинал звонить телефон, но я не обращала на него внимания, продолжала свой бешеный бег. Моей целью было убраться отсюда как можно скорее и никогда больше не вспоминать о том, что произошло со мной на этой древней земле.
Когда в дверь моего номера постучали, я поначалу даже не обратила на это внимания. С таким грохотом сваливала вещи в чемодан, что какой-то легкий стук не мог меня потревожить. И тогда в дверь забарабанили, заколотили так, что тонкая древесина, казалось, готова была рассыпаться в щепки.
Я даже испугаться не успела: слишком сильны были бушевавшие во мне чувства. И потому просто распахнула дверь и едва не влетела в могучую грудь режиссера Зелимхана Исаева, громадного Акулы.
– Ты что это мечешься? – добродушным басом спросил он меня. А затем, вглядевшись пристальнее, ахнул: – Плакала? Кто обидел? Кто посмел?
– Никто, – помотала головой я.
Не хватало еще, чтобы простодушный, как дитя, и огромный Акула решил покарать моих обидчиков.
– Просто я уезжаю, Акула.
– Что это ты удумала такое? – неподдельно горестно ахнул Зелимхан. – А я с ресепшн звоню-звоню, ты трубку не берешь. И мобильник не отвечает. Думаю, что такое? А ты вот оно что, уезжать собралась. Куда? Зачем?
– Домой, в Москву, – отозвалась я. – А что мне здесь делать? Пьесу мою закрыли, другой… другие проекты тоже сорвались. А просто так, по велению сердца любоваться вашими горными пейзажами и южными нравами – слуга покорная.
– Да подожди ты, пьеса, пьеса, – раздосадованно громыхнул Зелимхан. – Ты послушай! Я почему тут оказался-то. Меня же Ахмедов вызвал. Секретарь его позвонил – вам, говорит, назначена встреча в отеле таком-то, в конференц-зале. Я приехал, а Ахмедов мне вон что. – Он помахал у меня перед носом каким-то листком.
– Что это? – с вялым интересом спросила я.
А про себя подумала: вот, значит, что делал Тамерлан возле отеля. Получалось, он даже не для того приехал, чтобы объясниться со мной, так, поговорил по дороге с одной важной встречи на другую…
– Контракт! – гордо поведал мне Акула, как пятилетний ребенок, демонстрирующий гостям собственноручно собранную из конструктора машинку. – Совместный с Москвой проект. Художественный фильм на тему «Русский человек на Кавказе». Все подписано уже, только сценарий нужен.
Текст я пробежать глазами не успела – слишком уж яростно потрясал им Исаев в воздухе, – однако заметила, что в конце документа значится сумма с пятью нолями.
– Это здорово, Зелимхан, я очень за тебя рада! – искренне сказала я. – Только придется тебе искать другого сценариста. Уверена, в желающих недостатка не будет.
– Ты не понимаешь, – затряс головой Акула. – Посмотри внимательнее. Сценаристом должна быть ты, именно ты. Такое условие поставил Тамерлан Русланович. Специально подчеркнул – только ты.