Запрещенный Союз. Хиппи, мистики, диссиденты - читать онлайн книгу. Автор: Владимир В. Видеманн cтр.№ 93

В Каазиксааре началась систематическая обработка рамовских текстов, которые в разные этапы жизни мастера были написаны на разных языках. Свои первые философские работы Рам писал по-немецки, живя в Германии, где издавал от имени Общества адвайта-веданты экуменический (в широком смысле слова) журнал Friede. По-немецки он продолжал писать и в первое время после переезда в Эстонию. Однако затем перешел на эстонский, создав на нем фундаментальные работы по адвайта-веданте (семь томов) и парапсихологии. После того как в его окружении стали появляться люди, не владеющие эстонским языком, Рам все больше переходил на английский — и в общении, и в творчестве. Однако если немецкий он знал в совершенстве, то адекватного английского для конструирования сложносочиненных философских фигур ему недоставало.

Айварас был человеком, в равной степени безукоризненно владеющим английским, немецким и русским языками. И еще на довольно приличном уровне он понимал эстонский. Ему как бы сам бог велел заняться дешифровкой рамовского наследия и перевода его в иную систему кодирования. Первоначально мастер предполагал сделать только грамматическую коррекцию уже написанного материала, но в процессе работы с Айварасом изменил как цели, так и методы работы. Теперь планировался не просто перевод старых вещей, но новая систематизация всего корпуса учения о НГТ. Точнее — ТГН: именно так, Теория-Гипотеза-Нуль (Theory-Hypothesis-Null), стала называться финальная англоязычная версия этого интеллектуального продукта. С того момента Рам также поменял порядок слогов в основной мантре, так что в целом, можно сказать, случилась великая инверсия смыслов, суггестий и интуиций. Термин «Теория-Гипотеза-Нуль» моделировал как бы трехфазовое движение постигающего психосигнала от состояния теории бодрствования, через гипотезу сна, в сторону нуля глубокого сна без сновидений, что в сумме дает турию, или четвертую фазу замыкания, реализуемую субъектом в самадхи.

Одновременно с написанием английских текстов, над которыми Рам с Айварасом просиживали часами в кабинете, совместно компилируя содержание, началась работа по систематическому переводу написанного с английского на русский. Надо сказать, бо́льшую часть русскоязычных переводов сделали литовцы, в том числе сам Айварас, а также его приятель-бизнесмен Алис, хиппи-стопщик Орентас и девушка-биолог Раса. Позже к числу переводчиков с английского присоединилась Ирина, некогда учившаяся в одном классе с Ычу в английской школе. Все переведенные тексты проходили через мою окончательную редакцию и мной же печатались на машинке тут же на хуторе. Достичь консенсуса с Айварасом было на порядок сложнее, чем с Рамом (и Айварасу со мной соответственно). Однако, несмотря на частые жесткие препирательства — совсем в духе интенсивных философских баталий в тибетских монастырях, — мы всегда приходили к общему знаменателю, находя обоюдоприемлемый термин или оборот.

У меня уже был опыт непосредственной работы с Рамом по совместному составлению текстов. Я записал со слов философа несколько тем еще в Лангерма, затем в Каазиксааре. Эти русские тексты составили отдельный том самиздатного трехтомника ТГН, выпущенного в Таллине в начале 80-х годов прошлого столетия. Англоязычный свод текстов, составленный в Каазиксааре, был полностью переведен на русский язык и составил два других тома таллинского самиздатного варианта ТГН. Кроме того, на русский с эстонского была переведена «Тайна тайн», но оставалась она, как и эстонский оригинал, в единственном экземпляре. Потом брат Алиса Кази стал переводить английскую версию ТГН на литовский язык и, наверное, перевел ее в полном объеме.

Между тем в каазиксаареский сборник вошли также работы, которые мэтр написал, так сказать, по просьбе публики. Иногда на хуторе возникала дискуссия по поводу какого-нибудь автора, или же кто-нибудь прямо просил Рама прокомментировать ту или иную книгу, тему. В отдельных случаях мастер давал письменный ответ в виде общего заключения, представленного подчас в контексте предварительных бесед, ситуаций на хуторе и обстоятельств на магическом фронте реальности в целом. Таким образом, к примеру, возникли статьи, комментирующие работы Гурджиева (по просьбе Олега-барабанщика, переводившего тогда «Все и вся»), Кастанеды ^[189] (по просьбе Алиса), Эванс-Вентца ^[190] (по просьбе Айвараса). Точно так же был написан ряд тематических статей: о магии, йоге, восточной философии, сциентизме, проблемах театра, лингвистики, психиатрии и многом другом.

Помимо переводчиков, на хуторе всегда было полно творческих людей разного профиля. Уже в Лангерма стены рамовского жилища были завешаны изображениями маэстро в исполнении различных художников: масляными портретами, угольными и карандашными шаржами, акварельными набросками, гуашевыми монотипиями, цветными и черно-белыми фотографиями, коллажами в смешанной технике и скульптурными формами. Почему-то у большинства людей, попадавших к Деду в гости, пробуждалось неистребимое желание как-то творчески выразиться средствами подручного инструментария — будь то перо или кисть, резец или просто куча снега, из которой лепился огромный Белый старец. Помогали художники и с текстовыми иллюстрациями. Дело в том, что произведения Рама изобилуют разного рода чертежами, схемами и символическими изображениями. Как правило, он подклеивал их в текст по принципу коллажа, отбирая ключевые элементы в случайном полиграфическом мусоре. Сочинская Юля, первая жена Аарэ, сделала для Рама тушью два десятка листов с мифологическими сюжетами индуизма, срисованными с аутентичных документов.

Потом душанбинский художник-мистик Володя Каландар ^[191]создал целую серию графических рисунков специально по темам отдельных статей в сборнике ТГН, а также несколько портретных изображений мэтра. Из Душанбе приезжал также Саша Акилов — тот самый, который, учась во ВГИКе, снимал у Иры на «Щелковской» комнату. Саша тоже сделал ряд портретов как карандашом, так и маслом, методом многослойной лессировки в духе школы старых фламандских мастеров. А однажды мы даже устроили сеанс одновременного шаржирования Рама всеми присутствующими. Приезжали и музыканты. У Димы Рыжего всегда была при себе губная гармошка (минорная, блюзовая). Играл он профессионально и, главное, с импульсом. Позже ему приходилось выступать даже с «Аквариумом», в том числе на знаменитом тбилисском рок-фестивале в 1980 году. Подозреваю, именно Рыжий подсадил этих ребят на мистику. Всегда с гитарой приезжал художник Игорь Щелканов (Тышлер). Кроме того, я привез на хутор несколько восточных музыкальных инструментов, в том числе афганский барабан тавлак. Кто-то приезжал с флейтой, кто-то с колокольчиком. Подчас собирался чуть ли не малый симфонический оркестр, и тогда мультикультурная рага сопровождала групповое мантропение, консолидируемое рамовским басом: «Рама Там-м Ом-м-м…»