Запрещенный Союз. Хиппи, мистики, диссиденты - читать онлайн книгу. Автор: Владимир В. Видеманн cтр.№ 96

Из воспоминаний Йокси: «„Получи, фашист, гранату!“ — говаривал Вольдемар Видеманн, отец писателя Видеманна В. В. (Кест). При этом отец писателя имел обыкновение бросать в собеседника пустую бутылку… Почти никогда не промахивался бывший комиссар БИБа (батальон истребителей бандитов). Этот бросок означал, что т. Видеманн отключился от действительности и на данный момент его и первое, и второе „я“ на переднем крае держат оборону под вражеским огнем, короче: здравствуй, „белочка“, вызывайте скорую… Мы с ним попадали в одно отделение раза три почти день в день. Меня привозили на „воронке“ ПМГ, его — на „рафике“ с красным крестом. На третий день мы встречались на лестничной площадке у пепельницы, и начинались длинные зимние рассказы о войне.

Сам Кест вряд ли слышал то, что поведал мне его отец, к примеру, о Сталинграде.

Однажды к ним в окоп генерал-майор с инспекцией пожаловал. Все ходил, принюхивался, присматривался, а дело к обеду близилось… Подвезли кухню. Бойцы кашу горячую получают: в котелок половник — плюх! — и в сторону, чтоб без суеты. Да котелок-то „люминевый“ — держать в руках горячо, а на снег поставишь, в полминуты остывает. Прошел генерал по окопу, посмотрел, как бойцы мучаются, да возле младшего лейтенанта Видеманна и остановился.

— Как лейтенантика зовут? — справился он у командира.

— Вольдемар Видеманн, товарищ генерал-майор! — вытянулся в струнку и вспотел на морозе полкан.

„Генерал-инспектор показал на меня, — отец писателя глубоко затянулся „беломором“, — и говорит:

— Товарищи бойцы! Посмотрите! Вот вы либо обжигаетесь, либо кушаете холодную кашу, а младший лейтенант Владимир Виданов… вы только посмотрите! Как по-суворовски он вышел из положения!.. Он подвесил свой котелок на крючок и потребляет пищу согласно уставу: горячей.

Весь офицерский состав, сгуртовавшийся возле генерала, грохнул хохотом (ну пронесло!). А генерал, довольный своей шуткой, раззадорился, спрашивает:

— А как вам, товарищ Виданов, в такую мерзлую землю крючок удалось вбить?

Земля действительно была как гранит.

— Да я, товарищ генерал-майор, и не вбивал ничего…

— А что же тогда из бруствера торчит? — еще улыбался инспектор.

— Ну я сбил снег с крючочка…

Генерал как увидел, весь согнулся и пошел по окопу блевать. Ребята потом его блевотину снегом засыпали“.

— А чё было-то, Вольдемар? Чё он стошнил-то? — поинтересовался я, опрокидывая мензурку „краснушки“ (однопроцентная настойка опиума профессора Краснушкина).

— Чё было, чё было… фриц там лежал. На морозе примерз маненько: в скульптуру обратился. Вот я ему на большой палец котелок-то и повесил…»

Рассвет мы уже встречали в казахстанской степи. Я наблюдал, как над розовой почвой восходит огненно-красный шар новорожденного солнца. Под впечатлением от этой картины я начал тихо напевать мантру из Ригведы, посвященную солнечному богу Сурье:

^[195].

А потом весь день из плоского степного пространства наплывали величественные каменные города мертвых, с полумесяцами и тюрбанами, резко контрастировавшие с юдолью живых, ютящихся в крытых соломой глиняных хижинах без окон или в каких-то стремных фанерных сарайчиках. Нищета населения в советском Казахстане превосходила даже российскую. Хотя, безусловно, и там существовали оазисы благополучия: столица Алма-Ата, курортная зона Медео, закрытый город Тюратам (Байконур). Но меня больше впечатляли места, где сохранялась идентичность отсталого, нищего Востока. Эта нищета кочевой степи постепенно гасла в необитаемой пустыне, за черными песками которой вставала новая цивилизация: сначала фрагментарно, в виде небольших зеленых оазисов в кольце барханов, затем уже в качестве систематически возделанного агрикультурного и просто культурного ландшафта.

К моменту нашего прибытия в Таджикистан здесь уже паслись Эдик, Йокси и Ычу. Все они, как оказалось, были повязаны на специфической халтуре того времени — росписи стен в кишлачных домах. Им этот бизнес организовал Каландар — художник и мистагог из Душанбе.

Не выйти на Каландара при длительной тусовке в Душанбе было просто невозможно. Я сам, увидев его впервые, вспомнил, что косвенно слышал о нем еще от Рыжего, когда тот рассказывал Раму одну стремную историю с фатальным исходом. Йокси даже прислал мне в Таллин фотографию Каландара с такой подписью: «Этого человека зовут Володя, он художник. Как выяснилось, он перед нашим приездом, месяца за два, стал читать мантру „Oм Рама Там“ и интуитивно ожидал нашего приезда. Очень хорошо нас встретил (на вокзале), принял и с нами собирается продолжать наше „дело“. Сейчас мы остановились у него. Здесь до нас был Леонид (посвященный в Бурятии) — лама, но, к счастью, он через неделю получил импульс съехать».

Эдик строчил из Душанбе нервные открытки с намеками, что накачиваемая шиза может вынудить его рвануть домой раньше времени. В общем, сигналы шли самые противоречивые и неопределенные.

Йокси следующим образом описал первые впечатления от Каландара и душанбинской ситуации в целом: «Русский, владеющий языком, он зачем-то изображал таджика-дехканина, пытающегося говорить по-русски. Меня коробило от этой дешевой интермедии — мало я насмотрелся в Таллине этих пародий? Но Вовчик тонко уловил мое настроение и переключился с серьезным видом:

— Йокси — какое таинственное имя. — Каландар привычно продолжал льстить. — Знаешь, у меня в доме гость — буддийский лама из Бурятии. Он уехал на три дня. Ты можешь поселиться на балконе, там и воздух посвежее, и медитнуть можно.

Когда мы вошли в дом, я с порога ощутил запах аскетичных бурятских благовоний. Гостиной, откровенно говоря, я не помню, а последующие метаморфозы, со скоростью урагана „Дэнни“ произошедшие в этой „нехорошей“ квартире, вообще стерли из памяти первоначальный образ жилища художника. Всплывает в памяти картина, случайно увиденная одной ночью. Я, выйдя в темноту малознакомой квартиры, в полусне перепутал двери и случайно наблюдал такую картину: Кая, тогда беременная жена Вовчика, ровно стояла на голове, боясь ослушаться мужа, а ее супруг, ветеран психического фронта, пытал бедную девочку:

— Признавайся! С кем ты хотела переспать сейчас? Отвечай, блядь!

Я прислушался в темноте гостиной.

— Я же спала, Володя, как я могу тебе изменить во сне?

Художник заметался по комнате: