История петербургских особняков. Дома и люди - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Иванов cтр.№ 111

Воспользовавшись пристрастием князя к картежной игре, Разумовский в один прекрасный день обыграл его на круглую сумму – 60 тысяч рублей – и согласился простить этот долг лишь при условии, что Голицын уступит ему свою жену. Недолго думая, тот согласился, и сделка состоялась. В 1802 году Мария Григорьевна обвенчалась со Львом Кирилловичем, и они поселились в Москве, в особняке графа. Вначале светское общество встретило этот брак в штыки, но со временем, вслед за императором Александром I, вынуждено было примириться.

Рассказывают, что бывший муж графини, князь Голицын, тайком пробирался в сад графского особняка, залезал на липу, стоявшую под окном, и наблюдал за тем, что происходило в доме. Заметив это, Лев Кириллович предложил ему не утруждать себя влезанием на дерево, а для удобства наблюдения просто-напросто поселиться у него, на что совершенно разорившийся к тому времени князь охотно согласился, выступая в дальнейшем в роли приживала.

В шестьдесят лет М. Г. Разумовская еще превосходно ездила верхом, изумляя знакомых юношеской осанкой. У нее имелась одна слабость: непреодолимая страсть к нарядам, не совсем обычная даже в то время и в той среде. Она ездила за ними в Париж, привозя оттуда какую-нибудь «безделицу» вроде трехсот платьев, причем предпочитала яркие цвета. Перед коронацией Александра II, когда ей стукнуло уже восемьдесят четыре года, она специально поехала в Париж, чтобы запастись там новыми туалетами.

При всем этом М. Г. Разумовская привлекала к себе людей многими хорошими качествами. По отзыву П. А. Вяземского, она была личностью правдивой и чистосердечной. «Под радужными отблесками светской жизни, – добавляет он далее, – под пестрою оболочкою нарядов парижских, нередко таятся в русской женщине сокровища благодушия, добра и сердоболия». В последние два года жизни слух и память часто изменяли старушке: ей случалось говорить «прощайте» людям, только что вошедшим в ее гостиную. Но до самого конца ей не изменяло постоянное доброжелательное отношение ко всем и каждому.

После смерти Сумарокова дом переходит по наследству к его внучке Екатерине Алексеевне Мордвиновой, урожденной княжне Оболенской. Незадолго перед тем в семье старшей дочери Сумарокова разразилась тяжелая драма. Зоя Сергеевна, бывшая замужем за князем А. В. Оболенским, мать пятерых детей, отправилась вместе с ними за границу. В Риме она познакомилась с польским политэмигрантом Мрочковским, служившим в гостинице, где остановилась княгиня, чем-то вроде метрдотеля.

Красавец-поляк поразил воображение восторженной дамы рассказами о польским восстании, в котором он принимал участие, и она без памяти в него влюбилась. В Россию Оболенская больше не вернулась, поселившись в Швейцарии. Мрочковский ввел Зою Сергеевну в среду польских и русских революционеров, ставших завсегдатаями ее гостиной. В их число входили анархисты – Михаил Бакунин и Элизе Реклю, подчинившие княгиню своему влиянию.

Ее муж, А. В. Оболенский, обратился к швейцарскому правительству с требованием вернуть ему детей, что и было исполнено. С матерью осталась лишь одна из дочерей, но вскоре умерла. Другая же, Екатерина (ей в ту пору минуло уже пятнадцать лет), успела набраться революционных идей; живя у отца в Петербурге, она вела себя самостоятельно, завела свой круг знакомств и считалась «нигилисткой» – ходила со стрижеными волосами, в очках и носила платье мужского покроя.

С. П. Боткин

Вступив в брак с неким Мордвиновым, Екатерина Алексеевна довольно рано овдовела и в конце 1876 года вышла замуж за выдающего медика Сергея Петровича Боткина (1832–1889). «Молодые» были уже не первой молодости, оба успели овдоветь, у Сергея Петровича к тому же от первого брака осталось шестеро детей, но это не помешало их счастью. Екатерина Алексеевна родила мужу еще шесть дочерей и одного сына, умершего, к большому горю родителей, в пятилетнем возрасте.

Научная и практическая деятельность С. П. Боткина широко известна, менее известны подробности его личной жизни.

Время, свободное от занятий медициной, охотнее всего он посвящал музыке, с увлечением отдаваясь игре на виолончели. Долгое время Сергей Петрович брал уроки у известного виолончелиста. По словам самого Боткина, именно музыка заряжала его необходимой энергией для основной работы. Даже уезжая на лечение куда-нибудь на воды, он не расставался с виолончелью. Однажды случилось так, что встречавшие его с почетом на вокзале во Франценсбаде врачи, не зная знаменитого коллегу в лицо и увидев среди багажа прибывшего Боткина два футляра с виолончелями, решили, что это странствующий музыкант, приехавший с концертами.

Непременным составным элементом городской жизни веселого и общительного Боткина в течение нескольких десятков лет были субботние собрания, начинавшиеся не ранее девяти часов вечера и нередко затягивавшиеся до четырех утра. «На этих субботах, – вспоминал один из друзей Сергея Петровича, – в течение тридцатилетнего их существования успел перебывать чуть ли не весь Петербург, ученый, литературный и артистический…»

Во время таких собраний гости рассаживались за длинным столом и начинались бесконечные рассказы, прерываемые то и дело взрывами смеха. Когда же по воскресным дням все семейство оказывалось в сборе, то Сергей Петрович, «окруженный своими двенадцатью детьми, в возрасте от тридцати лет до годовалого… представлялся истинным патриархом». Дети его обожали, хотя он поддерживал строгую дисциплину и требовал безоговорочного повиновения. Несомненно, в этом сказывалась купеческая закваска Боткина, выходца из старинной династии московских чаеторговцев. Как все сильные люди, он отличался мягким и уживчивым нравом, избегал ссор и не любил праздных споров.

В 1889 году, вынужденный по состоянию здоровья уехать на лечение за границу, С. П. Боткин умирает в Ментоне.

Вдова покойного продает дом на Сергиевской графине Марии Эдуардовне Клейнмихель (1846–1931), богатой петербургской домовладелице, в течение нескольких десятилетий поддерживавшей великосветский салон, где бывали видные государственные деятели и крупные чиновники. Она всегда находилась в курсе всех политических новостей и слухов, перемещений в правительстве и т. д. В. Н. Ламздорф, хорошо знавший графиню, называет ее в своем «Дневнике» особой «весьма предприимчивой во всех отношениях», а также «весьма подвижной и чрезвычайно склонной вращаться в свете».

Эти похвальные качества, а главное – необыкновенная осведомленность во всем, что касалось политики, навлекли на Марию Эдуардовну во время Первой мировой войны подозрения в сотрудничестве с германской разведкой. Было ли так в действительности, сказать трудно, однако мемуары, написанные ею в эмиграции, заставляют усомниться в этом. Как бы там ни было, она не пожалела отдать в 1915 году свою роскошную виллу на Каменном острове под лазарет для раненых солдат.

М. Э. Клейнмихель