История петербургских особняков. Дома и люди - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Иванов cтр.№ 108

В одну из июньских ночей 1841 года к подъезду кушелевского дома подбросили корзинку с младенцем женского пола. Интересно, что в ту же ночь такую же корзинку, и тоже с девочкой, подкинули к особняку известного богача барона Штиглица. По слухам, это была внебрачная дочь великого князя Михаила Павловича, получившая при крещении имя Надежда. Кушелевы, как и барон Штиглиц, приняли найденыша и назвали ее Марией.

Е. Д. Кушелева

Обе девочки выросли в домах своих приемных родителей, окруженные роскошью и заботой, обе получили прекрасное воспитание. Впоследствии Мария Григорьевна Кушелева, унаследовавшая фамилию и отчество графа (но без его титула), вышла замуж за князя Бориса Николаевича Голицына, ставшего, как полагали многие, причиной последующего разорения всей семьи. Вряд ли, однако, причина лишь в мотовстве князя, просто наступили другие времена, жить и хозяйничать по-старому после отмены крепостного права стало уже невозможно.

Екатерина Дмитриевна Кушелева, по замечанию хорошо знавшего ее современника, была «дивным, уже вымирающим типом большой русской барыни доброго старого времени». Это видно хотя бы из того, что огромное состояние не помешало ей разориться. Последней в Петербурге старушка Кушелева выезжала на четверике цугом. Непосильные расходы вынуждали ее распродавать вещи из дедовской коллекции.

Секретарь английского посольства Румбольд, находившийся в Петербурге с 1868-го по 1871 год, пишет в своих воспоминаниях: «Красивый старинный особняк Кушелевых на углу Фонтанки был еще переполнен восхитительной мебелью и ценными предметами искусства, но из года в год на сцену появлялся Дэвис или иной крупный лондонский или парижский антикварий, а вслед за их посещением из дворца исчезала какая-нибудь единственная в своем роде севрская ваза или портрет кисти Грёза, и милая старая графиня с печальной улыбкой оправдывалась: «Вы знаете, мой милый, я должна была уступить эту вещь – мне ведь за нее предложили такую хорошую цену!»

В последние годы жизни вконец разорившаяся Е. Д. Кушелева сдавала большую часть дома под ресторан, оставив за собой лишь несколько комнат и домовую церковь, помещавшуюся в верхнем этаже, как раз над обеденным залом. По иронии судьбы старый трактир, хоть и в новом обличье, снова воцарился в прежних барских хоромах.

Вот впечатления очевидца, за тридцать лет до этого бывавшего здесь на великосветских балах: «Шел я как-то по Симеоновскому мосту и взглянул по старой памяти на барские дома. Когда дошла очередь до дома графа Кушелева, – смотрю и глазам не верю: вывеска, и на ней написано «Русский ресторан» или что-то подобное. Не ошибся ли я? Опять оглядываюсь: да, это так! Почти бегом влетел я в ресторан. Да, это та самая лестница. Но вместо лакеев в красных ливреях и поднимавшихся и опускавшихся между ними представителей большого света, по тем же ступеням навстречу мне спускались тарелки с объедками и сзади меня вверх летели половые с битками, пивом и прочим. Кухонный смрад просто душил пришельца с вольного воздуха; иду дальше, ищу той огромной танцевальной залы, где, по тогдашнему обычаю, граф Кушелев в мундире, в ленте, при сабле и с каскою в руках, встречал в дверях лиц царской фамилии. Вот и она, эта зала; остатки прежнего великолепия, позолота, орнаменты еще заметно выделялись из грязи и копоти. Там, где, бывало, танцевали, разглядывали друг друга разодетые по последней моде дамы, где увивался около них цвет гвардейских и прочих танцоров, где сверкали сверху и снизу огни и бриллианты, там сновали из угла в угол половые, раздавался звон вилки по стакану или полупьяный голос: «Эй, малый, шипучего!» Табачный дым застилал скудный свет петербургского утра, и мало кто из новых гостей знал и вспоминал о былых!»

Возвращаясь к приемной дочери графини Кушелевой, Марии Григорьевне, или, как звали ее близкие, Мане, следует сказать, что, не отличаясь красотой, она обладала большим обаянием и славилась острым языком. Разойдясь со своим первым мужем Б. Н. Голицыным, она вторично вышла замуж за итальянского маркиза Инконтри, сделавшись таким образом «маркизой Маней». Жила она на своей вилле близ Флоренции, а в Петербурге остался ее сын Борис Борисович Голицын (1862–1916), ставший выдающимся ученым.

Набережная Фонтанки у Симеоновского моста. Фото 1900-х гг. Справа – дом графа Г. Г. Кушелева

В детстве он рос в холе и неге, балуемый обожавшей его бабушкой и наряжаемый в бархатные курточки, но впоследствии поступил в Морское училище, где обнаружил блестящие способности. Сделавшись позднее профессором Морской академии, князь Б. Б. Голицын стяжал почетную известность в области физики и высшей математики. Особенно велики его заслуги в сейсмологии – он считается одним из ее основоположников; именно Голицын заведовал Петербургской сейсмической станцией. В 1908 году его избрали академиком.

Князь был женат на Марии Константиновне Хитрово, женщине с большим юмором и выдающимся комическим талантом, унаследовавшей от своей свекрови знаменитые кушелевские жемчуга. За год до революции она сделалась единственной обладательницей остатков некогда богатейшей коллекции предметов искусства. Публикуемые акварели Л. О. Премацци и портрет Е. Д. Кушелевой работы П. Ф. Соколова также ранее находились в этом собрании.

После смерти старой графини дом купил инженер В. А. Дембицкий, перестроивший его в 1879 году по проекту архитектора П. С. Купинского, с переделкой фасадов в эклектическом стиле и добавлением одного этажа. Тогда-то и появились круглая башня-бельведер, придавшая зданию неожиданное своеобразие, и два металлических балкона. Угловую, скругленную часть, как и прежде, украшал портик, на этот раз из каннелированных полуколонн коринфского ордера, правда, довольно неудачно заслоненных эркером. И башня, и эркер ныне утрачены, и если второе не вызывает сожаления, то о первом этого не скажешь.

В 1880-х годах дом обретает своего последнего хозяина в лице графа Алексея Павловича Игнатьева, а после его гибели в 1906 году им до самой революции владела вдова покойного Софья Сергеевна. Игнатьевы владели в столице пятью домами, но сами жили вначале на Надеждинской улице, а затем на Гагаринской набережной, в родительском особняке.

А дом у Симеоновского моста, изменив наружный облик, изменил и образ жизни, превратившись из аристократа поначалу в респектабельного буржуа, а затем – в нищего, растерявшего все барские атрибуты и уповающего отныне только на людское милосердие.

Вряд ли многие горожане сумеют узнать на публикуемой фотографии 1880-х годов изображенную на ней улицу – слишком многое здесь изменилось: не осталось и в помине двух украшавших ее церквей, одни дома перестроены, а другие (их легко узнать) – построены заново, вместо булыжников – асфальт, посредине разбит бульвар… Впрочем, не буду загадывать загадок и сразу скажу, что перед нами – часть Захарьевской улицы между Воскресенским проспектом и Потемкинской, упирающаяся в Таврический сад.