Снайперы - читать онлайн книгу. Автор: Артем Драбкин cтр.№ 84

Там меня продержали до вечера. Санрота – это было самое первое место, где оказывалась медицинская помощь. На поле боя санинструктор мог только перевязать рану. Правда, больше всего это мы делали сами. Но обстоятельства на фронте бывали самые разные. Случалось и такое, что сам боец не мог себя перевязать. Поэтому в таких случаях перевязку делали товарищи. А санрота считалась первым таким важным пунктом по оказанию медицинской помощи. Располагалась она или в доме, или в палатке. Обычно там работало несколько человек: врач, инструктора и прочие. Но так оказывали помощь именно в полевых условиях. В этой самой санроте я пробыл лишь только до вечера. Там у меня посмотрели ногу (а я еще кальсоны носил) и сказали: «Слепое ранение! Пуля осталась в ноге».

После этого меня положили на повозку и повезли дальше – в медсанбат. Там уже работали с ранеными специальные люди. Прибыл я туда уже вечером. Помню, когда меня туда везли, на другой повозке мне встретился солдат, который ехал сменять пополнение. Я его знал. Это был мой земляк Коля Степыка. Раньше мы с ним находились в одной снайперской роте. Он очень сильно заикался. С ним потом на фронте я еще раз встречался, но расскажу об этом потом. «У, Вася! – сказал он мне. – Ты раненый!» Говорю ему: «Да, Коля!» «Ну как там, страшно, на фронте?» «Да ничего, – ответил я на его вопрос. – Ты только, Коля, не поддавайся ничему». Когда же я прибыл на новое место для лечения, то там вдруг обнаружилось, что у меня не слепое, а сквозное ранение. У меня полностью осмотрели всю ногу. И оказалось, что пуля попала чуточку ниже колена и немного выше ступни. То есть, прошла через всю голень.

С этим ранением мне пришлось пройти через несколько госпиталей. Первым моим госпиталем был не то полевой госпиталь, не то – эвакогоспиталь. Когда ты в такие места прибываешь, кстати, не важно в какое время, то первым делом проходишь через санпропускник. Какая бы вода там ни была, тебя там мыли. Делали это, как правило, молодые девочки. А представляешь, если ты из села и тебе едва исполнилось 18 лет? Это не то что сейчас. Когда ты раздеваешься догола на глазах у девочек или сам раздеваешься, пока они помогают тебе мыться, ты испытываешь жуткое стеснение. Тут же ходят хирург, врачи. Если пуля или осколок осталась в ноге, руке или еще где-нибудь, ее извлекают. Потом все кромсают. После этого тебя переводили куда-нибудь в другое место, скажем, в стационарный госпиталь. Он должен был быть с палатами. Но палат не было. Все лежали вместе.

Через какое-то время у меня начала пухнуть нога. Припухает – и все. А ведь в то время в госпиталях когда делали какие-либо операции, не давали никаких наркозов. Раненые, бывает, орут и прочее. Так я пока лежал, сам массажировал себе ногу. Работники госпиталя приходили и не верили: как это так пуля могла пройти и не задеть кость? А я им всем доказывал, что не испытываю никакого ощущения боли. Я их, конечно, тогда обманывал, так как боялся, что у меня отнимут ногу. А ведь в госпитале бывали случаи, когда у солдат начиналась гангрена.

В госпиталях существовал такой порядок, что там долго не держали. Бывало, дня два пробудешь, а то и того меньше, как тебе объявляют: «Вы сюда попали не по профилю. В этом госпитале должны находиться раненые не с такой степенью ранения». После этого тебя отправляют в другой госпиталь, третий. Едва на новом месте ты прошел санобработку, как через несколько часов ты оказываешься в следующем госпитале.

Помню, я оказался в госпитале в какой-то деревне. Через какое-то время вдруг всем нам объявляют: «Большая часть раненых попала сюда не по профилю. Поэтому все, кто попал сюда не по профилю, идите в следующий госпиталь». Этот госпиталь располагался от того, в котором мы находились, в полутора километрах, в соседней деревне. И там, и там госпиталь размещался в деревенских домах. Где-то его оборудовали в палатах. Но в деревнях он располагался в основном в домах. Потом нам объявляют: «Транспорта нет. Будет не скоро. Так что большинство из вас, кто ранен в руки и может ходить, идите туда пешком». По существу раненным в ногу оказался один только я. Поэтому мне дали в руки костыли. А я что, на костылях куда-нибудь ходил, что ли? Нет, конечно.

Как сейчас помню, идем мы по деревушке, где лежали в госпитале до этого, к выходу. Деревня заканчивается. Оттуда видна уже деревня, в которую нам нужно прийти. Навстречу нам идут с полевых работ женщины с граблями и с косами, кто с чем. Для них появление нас – это же новость. Ведь не все время у них стоял госпиталь. Каждый госпиталь, как правило, все время находится в движении. Они как только нас увидели, так запричитали: «Ой, ой, ранен, такие бедняжки!» Потом одна из них как посмотрит на меня и говорит: «Ой, бабоньки, посмотрите, какой молоденький идет». В это время я, молоденький, раскрыл рот. Костыль у меня за что-то зацепился. Я приземлился. Господи, какой подняли они после этого вой. Говорят: «Вот, когда там воевал на фронте, был нужен, а сейчас, когда ранен, значит, уже больше не нужен?» Это они подняли крик из-за того, что меня не подвезли на машине. Мне так стало из-за этого стыдно, что я и сейчас не могу без содрогания об этом вспоминать. «Они же, – подумал я, копают землю лопатами. Что обо мне они сейчас подумают? Что такой-то упал…» После этого я немного подхватился на эти костыли и бодренько зашагал дальше. Этот стыд, как я уже сказал, навсегда остался в моей памяти. Это происходило на территории тогда еще Великолукской области. Тогда эти деревни только-только были освобождены от немцев.

Через какое-то время нас привезли в город Великие Луки. Мой товарищ, коллега-снайпер, как оказалось, погиб. Меня положили в госпиталь 10–76, расположенный в 29 километрах от Великих Лук. Там, кстати говоря, я и узнал о гибели Щемелинина. Около Великих Лук я встретил бывшего связного командира батальона, который мне сказал: «Твой друг убит!» И рассказал об этом случае во всех подробностях. «Я тогда бежал от командира роты к командиру батальона с какими-то своими донесениями, – рассказывал он. – И видел своими глазами, как он убитый лежал во ржи».

Потом я долго размышлял над случившимся. Хотя с Мишей мы считались земляки, я его до того, как мы попали на фронт, никогда не видел. А оказывается, он был родом из деревни Красная гряда, которая относилась к нашему сельсовету. В школу он ходил мимо моего жилья. Но я, повторюсь, не знал его тогда. В то время мимо нас многие проходили. Но потом мы оказались вместе в одной снайперской роте в городе Мелекессе. На фронте в их семье никто, кроме Миши и его отца Кузьмы, не воевал. Отца его сразу взяли на войну. Тогда, можно сказать, людей у нас поголовно призывали в армию и отправляли туда. Почти никто из них не вернулся. Большинство из них числились пропавшими без вести. В том же 1941-м году он тоже пропал без вести.

Что же касается Миши, то у него была довольно молодая сестра. Так вот, как только она узнала, что его убили и я с ее братом сначала служил вместе в снайперской роте в Мелекессе, а потом воевал на фронте, она стала посещать на родине мою мать и моих сестер. Мама моя даже говорила: «Ну если Вася вернется, мы обязательно его женим на этой девочке». Но у нас так ничего и не сложилось.

В Великих Луках было мое самое продолжительное пребывание в госпитале. Но там со мной случилась одна любопытная история. Представь себе, когда я уже стал более-менее поправляться и уже передвигался с палочкой, меня из госпиталя выписали. Все это случилось из-за того, что я огрызнулся с главным хирургом. Помню, я ему тогда сказал такие слова: «Я лучше шестнадцать раз в атаку схожу, чем к тебе лягу на стол!»