Так что после Сталинградской битвы мы и сами удивлялись, как же мы выстояли и остались живы… Зато погибших немцев и румын было столько, что из них вилами складывали огромные поленницы… Их было столько, что встал вопрос, а куда девать их тела? Вначале их просто вилами топили в прорубях, но слава богу, что нашелся какой-то умный человек, который предупредил, что если это дело срочно не прекратить, то произойдет, как сейчас говорят экологическая катастрофа. И топить трупы фашистов в Волге запретили категорически. Тогда ими стали набивать целые овраги, а стенки подрывали.
А сколько было пленных… Я ведь, кстати, тоже внес свой посильный вклад в этом вопросе.
Расскажите, пожалуйста, об этом.
Во время Сталинградской битвы не только немцы, но и мы вели усиленную агитацию войск противника. А у меня же в документах было записано, что я владею румынским языком, и в штабе нашей дивизии посчитали, что нужно меня привлечь. Вызвали в политотдел: «Перед нами стоят две румынские дивизии, и мы хотим, чтобы вы обратились к солдатам. Пусть они проснутся и поймут, что из кольца никто не вырвется». И особенно запомнилось, что в столовой при политотделе я за все время пребывания в Сталинграде впервые нормально поел.
Какой-то капитан, который говорил по-румынски еще лучше меня, проверил, насколько хорошо я знаю язык, и дал добро. Отвезли меня на машине к передовой, и там я по громкоговорителю выступил несколько раз. Что говорил? Как меня и научили, старался обращаться к солдатам как к простым людям: «Дома вас ждут родители, жены, дети! И разве они хотят, чтобы вы погибли, воюя за Гитлера?! Сдавайтесь пока не поздно!» И часа в два ночи меня в землянке разбудили: «Ступай, там твои пришли». Пошел в штабную землянку, а там сидят трое румын. Оказались простые люди, работяги: один крестьянин, сапожник и еще кто-то. Помню, на допросе они рассказали, что на передовой так настрадались, что солдаты и офицеры сильно сблизились. Теперь офицеры даже не гнушались закуривать вместе с солдатами, что раньше в румынской армии считалось просто немыслимым.
А вам случайно не пришлось видеть случаи жестокого обращения с пленными?
Нет, я жестокого отношения к пленным не видел. Может, кто-то и хотел отомстить, и наверняка были такие случаи, но лично я такого не видел ни разу. Но вот возьмите меня, например. Вы же знаете, что румыны ни за что убили моего брата, и там под Сталинградом я вполне мог бы отомстить за него. Ведь, сколько там было пленных, тысячи и тысячи, но я как на них смотрел, то ничего кроме жалости они у меня не вызывали. Обмороженные, грязные, у некоторых тело из-за вшей прямо до крови расчесано… А как они голодали… Очень многие в своих рюкзаках хранили награбленное: ножи, ложки, вилки, разные мелочи, так они как торговки на базаре выкладывали все это добро и умоляли обменять на кусочек хлеба… А казаки на Дону нам рассказывали, что немцы до того оголодали, что срывали телячьи шкуры с сараев и пытались их есть… Зато мне однажды пришлось видеть пленного фельдмаршала Паулюса, так, когда он утром вышел помыться к колодцу, вокруг него полдюжины холуев суетилось.
Как вы можете оценить немецких солдат?
Мне пришлось воевать только против немцев и румын и я вам скажу, что среди немцев тоже были герои. Не помню уже в каком месте, по-моему, где-то на Украине, случился такой эпизод. Мы всем полком шли походным маршем, и вдруг из-под подбитого танка, который был от нас метрах в 100–150, по нам открыли бешеный огонь из пулемета. Оказывается, там лежал раненый немецкий офицер, который вместо того, чтобы сдаться в плен, видно решил выполнить свою клятву до конца. Его конечно, тут же убили, но и он успел положить дай бог… И мне запомнилось, что когда мы туда подошли рядом с ним земля оказалась просто изрыта, словно это какой-то дикий зверь бился в предсмертной агонии…
А вот власовцев я, например, и не видел, зато венгры – это жестокий народ. Уже после войны мне довелось служить в Венгрии, так там постоянно убивали наших солдат. Помню, однажды у нас исчез капитан – командир батальона. Начали прочесывать территорию и в одном пустом доме нашли: нож в спине и перерезано горло… А под мостом как-то нашли сразу троих… Но то, что мадьяры – это жестокие люди, я знал еще с тех пор, как съездил к брату, когда он работал в карьере в Северной Трансильвании. Уже тогда мне бросилось в глаза, что это злобный народ, а уж румын они просто ненавидели и относились соответственно.
В нашей предварительной беседе вы мне сказали, что воевали снайпером.
Вначале я был простым рядовым солдатом, и только потом, когда мой командир заметил, что я хорошо стреляю, меня отправили учиться на снайпера. Это у меня еще в детстве проявилась тяга к стрельбе. До сих пор помню, как, играя в войну, мы стреляли друг в друга из пугачей. На память о тех играх у меня до сих пор сохранился шрам на груди. Еще мы делали рогатки и соревновались, кто из них лучше стреляет. И по диким голубям я не стеснялся стрелять, потому что жили мы очень бедно. А уже позже мы постоянно ходили в тир, который располагался при цирке на базаре, находившегося на месте нынешнего стадиона «Динамо». Там постоянно разыгрывались маленькие лотереи: попадешь – получишь конфетку. А если хочешь стрелять бесплатно, то нужно было принести корм для цирковых животных.
Расскажите, пожалуйста, поподробнее про снайперскую подготовку.
Честно говоря, я уже мало, что про это помню и боюсь вам дать неточные сведения. По-моему, где-то на Украине нас обучали, причем, совсем недолго, всего один или два месяца. Но вспоминаю свое общее впечатление, что учили очень и очень толково. Даже на такие мелочи обращали наше внимание, на какие мы бы сами никогда не догадались обратить внимание. Ведь самое главное что – маскировка, и снайперу нужно учитывать, например, даже то, куда тень упадет.
А после окончания обучения меня направили служить в снайперскую группу 34-го гвардейского полка 13-й гвардейской дивизии. (В своих воспоминаниях Маршал Советского Союза В.И. Чуйков, командовавший во время
Сталинградской битвы 62-й армией, написал следующее: «С 14 сентября по 25 сентября именно 13-я гвардейская дивизия приняла на себя групповой удар немцев. Десять дней она дралась с невиданным упорством. Прямо скажу, если бы не дивизия Родимцева, то город оказался бы полностью в руках противника еще в сентябре, примерно, в середине месяца». – Прим. Н.Ч.) Вначале в нашей группе было двенадцать снайперов, но через полгода осталось восемь.
Помню, тогда я потерял своего очень хорошего друга – Сашу Бикмурзина. Я даже заплакал, когда его принесли… Он был отличный снайпер, к тому времени уже две награды имел. Но ведь и у немцев снайпера тоже были будь здоров, и видно, когда у Саши бликнул прицел, то немец как врезал, и снес ему полголовы на затылке… Немецкие снайпера ведь только разрывными стреляли. Я помню, что он был значительно постарше меня, лет тридцати пяти, фактически в отцы мне годился, и где-то на Украине у него осталась семья.
А вы можете сказать, сколько немцев сами убили?
Много, но точной цифры сейчас уже не вспомню. Например, я помню, что на одном участке за день уничтожил шестерых немцев и мне командир батальона, если не ошибаюсь, капитан Загит Исхаков сказал примерно так: «Эх, если бы мои солдаты стреляли как ты, то мы бы так не отступали». Но вы не подумайте, что я сам себя так расхваливаю. Даже в нашей небольшой группе были снайперы получше меня. Например, Дергалев, не помню уже, как его звали, но это был самый настоящий прирожденный снайпер. Правда, это и немудрено, ведь он был промысловый охотник откуда-то из Сибири. Помню, он нам такие фокусы показывал, как можно стрелять, что вы!