Снайперы - читать онлайн книгу. Автор: Артем Драбкин cтр.№ 11

Вначале я был простым учеником, но через три года работы успешно сдал экзамен на подмастерья, и уже у меня самого появился ученик. Но это просто мне повезло с хозяевами. А вот моему приятелю, который работал в другой кондитерской, нет. Там у его хозяина было два сына, так они ему специально подложили что-то в карман, вроде как поймали на воровстве, и выгнали. И фактически три года коту под хвост… Зато мне на людей везло. Кстати, такой показательный момент.

В 1940-м году после установления Советской власти к нам из Одессы приехал комиссар, даже фамилию его помню – Мацерат. Собрали коллектив кондитерской, человек пятьдесят всего набралось: работники цеха, официанты, слесаря, продавцы, агенты, и этот Мацерат поставил вопрос: «Нужно определить судьбу вашего управляющего. Никого не бойтесь и говорите правду». И не нашлось никого, ни единого человека, кто бы хоть полслова сказал против него, потому что это был на редкость справедливый и заботливый человек.

Многие ветераны вспоминают, что в последний предвоенный год ходили упорные слухи о начале войны.

Да, такие слухи были, но лично я их просто не воспринимал всерьез. Потому что когда пошли такие разговоры, то я просто не понимал, с какими силами румыны собираются пойти против нас воевать. Ведь, когда при румынах недалеко от нашего дома стоял 30-й артиллерийский полк, то я сам видел, как пушку у них тащила полуголодная худая лошадка, а чуть раньше вообще быки таскали. Так что мне казалось несерьезным, что румыны решатся с такой «мощью» пойти против Красной Армии.

Как вы узнали о начале войны?

Когда рано утром немцы в первый раз бомбили Кишинев, то мы все были просто в шоке, настолько это оказалось неожиданно. В то воскресенье я работал, и когда потом возвращался домой, то увидел, что на углу Ленина и Пушкина там, где сейчас находится «Детский мир», вплоть до самого Собора, валялась обувь из разбомбленного магазина…

К началу войны я уже был комсомольцем, активистом, поэтому в военкомате мне поручили разносить повестки. А потом наш секретарь комсомола нам говорит: «Ребята, я вступил в коммунистический батальон и вынужден вас покинуть. Но вы же сами видите, что творится, поэтому лучше бы вам уехать в Тирасполь, в крайнем случае, в Одессу. А мы за две недели справимся с немцами и вернемся». Но вы знаете, как вышло…

Мы с приятелем посоветовались и вместе написали рапорты в военкомат, чтобы нас призвали добровольцами. Но военкомом оказался порядочный человек и он отказал мне: «Если тебе кажется, что ты не навоюешься, то глубоко ошибаешься». – «Но секретарь комсомола нам сказал, что война очень быстро закончится». – «На то он и комсомол…» В общем, он меня категорически не хотел призывать, но я так упорно настаивал, что военком, в конце концов сдался: «Нельзя, дорогой, тебе ведь всего семнадцать лет и по закону я просто не имею права тебя призвать. Но уж если ты так сильно хочешь, то напиши, что тебе больше лет, чем в документах, и я возьму грех на душу». Так и сделали, поэтому у меня во многих документах датой рождения так и стоит 1923 год. И напоследок он мне сказал: «Всего тебе самого доброго, и дай бог, чтобы получилось, как говорит Комсомол…»

Попрощался с родными, с соседями. Мама, конечно, пыталась меня отговорить, но я был непреклонен, потому что узнав вкус нормальной жизни, я бы никогда не остался в оккупации. Перекрестила меня напоследок и я ушел. Но я ведь и не думал, что ухожу из дома на долгие четыре года… И разве я тогда понимал, что такое война?! Как и любой подросток, я жаждал приключений, мечтал повидать новые места, особенно хотел повидать Одессу, о которой очень много рассказывал один шахматист с нашей улицы. И, конечно, я и мысли не допускал, что меня могут убить, почему-то совсем не думал об этом.

И на второе утро нас, человек двести, построили и повели в сторону Днестра. И вот только тут я начал понимать, что такое война… Сейчас мне очень трудно передать, что нам тогда пришлось увидеть в пути. Потому что немецкие самолеты не просто постоянно бомбили, а буквально по головам ходили… Причем, мы прекрасно видели, что немецкие летчики нагло смеются получая удовольствие от безнаказанного убийства мирных людей… Ведь дороги были забиты не войсками, а мирными беженцами, среди которых особенно много было евреев. Помню, что они несли свой нехитрый скарб в завернутых простынях и одеялах. Но особенно тяжело было смотреть на стариков и женщин с маленькими детьми…

Кое-как дошли до Бендерского моста, но что там творилось на берегу, словами просто не передать… Немецкие самолеты беспрерывно бомбили переправу, и столько трупов лежало вокруг, что даже сейчас страшно об этом вспоминать… Вот, кстати, там у переправы я в первый раз услышал, насколько могуч бывает русский язык, и увидел как с помощью слов можно остановить огромную массу народа… Но все-таки мы переправились через Днестр, причем днем, и расположились в Тираспольском военкомате.

Пробыли там дня три, но неприятно поразило, что в этой неразберихе до нас никому не было никакого дела. За все три дня нам выдали лишь по куску хлеба, а ведь многие из нас отправились в путь совсем налегке и почти не взяли с собой ни продуктов, ни денег. Ладно, я догадался взять с собой целую котомку вещей, а мой приятель, например, пошел, имея с собой всего 15 рублей и кусок хлеба. Хорошо, мне в кондитерской успели выдать расчет, поэтому у меня с собой были деньги, но ведь приходилось покупать на нас двоих абсолютно все, даже воду. И когда он увидел, что нас никто не встретил, и никому до нас дела нет, то сказал мне: «Все, я так больше не могу», и ушел домой. И когда я вернулся с войны, все пытался найти его, но так и не нашел. А так хотелось посмотреть ему в глаза и спросить, как он жил все это время…

Потом нас куда-то повели, но никто толком не знал, куда. Прошли километров пятьдесят-шестьдесят и вот только там нас стали распределять по разным частям. Так я оказался, если не ошибаюсь, в 65-м запасном стрелковом полку. Погрузили в вагоны и привезли нас аж под самый Сталинград. И нам, конечно, там понравилось, потому что тихо, никаких тебе немецких самолетов и бомбежек.

Получили обмундирование и начали готовиться, но вскоре произошел такой эпизод. До меня дошли слухи, что вышел какой-то указ, по которому уроженцев западных областей, присоединенных к СССР в 1939–40 годах, запрещалось направлять в боевые части, потому что они якобы все поголовно сдавались в плен. Но когда я узнал, что меня на фронт могут не взять, то пошел к комиссару нашего полка и сказал: «Если я не нужен, то лучше пулю себе в лоб пущу, но копать окопы не пойду». А он меня уже немного знал и дал такой совет: «Костя, такой приказ насчет западников действительно есть, но ты присмотрись к своей фамилии». И вот так я с тех пор стал Вакаровым, хотя на самом деле моя фамилия – Вакару.

Кстати, там же под Сталинградом произошел еще один памятный для меня случай. Когда мы оказались в Калаче, я пошел к колодцу набрать котелок воды. И вдруг подходит ко мне мужчина и так пристально смотрит-смотрит на меня и потом говорит: «У тебя есть минут двадцать? Пойдем ко мне в гости, я тут совсем рядом живу». Пришли к нему, и его жена как увидела меня, так сразу заплакала. Оказалось, что я просто копия их сына, который в то время воевал на фронте. Я до сих пор помню, как его звали – Суздальский Арсений Никитич, очень порядочный человек. И я так говорю не потому, что они с женой покормили меня, а потому что люди так о нем отзывались.