История разведенной арфистки - читать онлайн книгу. Автор: Авраам Бен Иегошуа cтр.№ 41

Он с нескрываемой нежностью посмотрел на нее, но не произнес ни слова. Поднял с земли кусок гальки, положил кругляш на надгробную плиту, затем взглянул на часы. Но арфистка, все еще во власти воспоминаний о покойном отце, хотела чего-то еще, чего-то такого, что мог дать ей этот неожиданный визит.

– Поскольку это вам я обязана тем, что стою сейчас у отцовской могилы, мистер Померанц, может быть, нам следует сделать что-нибудь еще?..

– Что-нибудь еще? Например?

– Может быть, кто-то из молящихся… раз мы уж здесь… прочтет надлежащий кадиш ^[8]? Самый простой…

– Для того, что ты имеешь в виду, говоря «простой кадиш», ты должна была бы превратиться в мужчину, – ухмыльнулся мистер Померанц. – А кроме того, потребовался бы миньян ^[9]. Но… мы с тобой можем обойтись и без того и без другого. Помнишь, когда, бывало, ты доставала свою арфу по субботам… я говорил тебе, что священники – по моей просьбе, признаюсь, согласились, чтобы ты играла на ней даже в синагоге.

– Да, – краснея от стыда, признала она. – Вы мне говорили это… и я не забыла, какую терпимость вы все проявляли ко мне… Но сейчас у меня нет с собой моей арфы.

– Верно. Нет, – он засмеялся. – Сыграть ты не можешь. Но можешь просто прочитать его вслух.

– Но как?

Здесь мистер Померанц извлек из внутреннего кармана своего одеяния желтоватую пластиковую карточку со словами кадиша, напечатанными крупным шрифтом. Чистым и звучным своим голосом она прочла их, строчка за строчкой, ощущая себя вновь участником массовки, сидящим в иерусалимском баре под камерой, провожающей ее взглядом возле отцовской могилы.

Закончив, она вернула кадиш, который исчез во внутреннем кармане накидки, убогость которой ей бросилась в глаза впервые.

На лестничных ступенях общего их дома, прежде чем расстаться, она пригласила его в свою квартиру, открыла платяной шкаф родителей и предложила ему висевший сиротливо костюм. Улыбнувшись, он погладил пустой рукав, но вежливо отклонил предложение.

– Вещь дорогая, – сказал мистер Померанц. – Дорогая, и в хорошем состоянии. Это уж точно. Я любил твоего папу… более того – я его уважал… но подозреваю, что материал… как бы это сказать – шаатнез.

– Шаатнез???

– Да, Нóга. Это смесь шерсти и льна, и носить подобное – запрещено. Всем без исключения, даже женщинам. Это – некошерно.

Обострившееся заболевание внука помешало Элиэзеру, добровольному водителю Нóги, прибыть в Ашдодский порт, к месту съемки, до самого полудня. Среди лабиринта мачт, блоков грузоподъемников и кранов, бликовавших в отблесках заходящего солнца, опытный и наметанный глаз отставного полицейского все-таки быстро отыскал расположение огромного склада, которому предстояло превратиться в госпиталь, и не просто в кинематографическую декорацию, а в самую что ни на есть больницу.

У входа толпилось несколько будущих участников массовки, ожидавших приглашения – в зависимости от собственных их намерений и ожиданий, равно как и выбора руководителей съемочной группы. Вечный «массовик» – никаких предложений к нему не поступало. Наконец, помощник режиссера подозвал его.

– Элиэзер!.. Сегодня твое место – в морге. Будешь изображать покойника. Извини, но зритель не должен видеть твоего лица в этом сериале.

– Н-ннно они вс-се равно увидят его, пусть даже в гробу…

– Это произойдет лишь в самом финале, когда все уже будет кончено.

Элиэзер вздохнул.

– Если вы так решили…

– Но тебе не придется скучать. Там будет развиваться одна сюжетная линия… чисто медицинские дебаты, касающиеся твоей смерти, которые, не исключено, потребуют вскрытия.

– Ну, очень увлекательно…

Но они в это время уже обратились к Нóге. Чего она хочет больше – появиться в кадре как пациентка или как родственница кого-то из больных? И если как пациентка, то как хронически больная или на выписке?

Элиэзер ответил за нее:

– Она – больная. Просто больная, но не в критическом состоянии.

Но помощнику режиссера, отвечавшему за кастинг, вовсе не показалась удачной мысль Элиэзера спрятать хорошенькую женщину среди одеял и подушек, где утрачена была бы возможность показать ее поразившую опытного киношника женственность, так что компромисс был мгновенно достигнут: она будет исполнять роль больной, сидящей в инвалидном кресле, склонившейся над многоцветным набором для переливания крови.

Элиэзера без лишних сантиментов отправили в морг, а Нóгу повели через путаницу белых фанерных перегородок к некой даме, попросившей ее переодеться в цветную ночную рубашку. Затем ее усадили в инвалидное кресло на колесах, показав, как следует с ним обращаться. Собственная ее одежда была запакована в пластиковый мешок, его повесили на кресло, появилась и стойка для внутривенных инъекций с сосудом, наполненным кроваво-красной жидкостью, и трубками, скрытно закрепленными у нее на руке. С этой минуты, было ей сказано, она была свободна делать что ей заблагорассудится.

Когда она понадобится – ее найдут.

Вечер еще не наступил, и через немногие окна, проделанные специально в стенах склада для нужд съемочной группы, заходящие лучи солнца заливали остатки прошедшего дня потоками золота и меди. Нóга толкала руками колеса инвалидного кресла, лавируя среди медицинского оборудования, кроватей и каталок, столкнувшихся случайно передвижных киноаппаратов и покрытых пылью микрофонов. Несмотря на всю временность происходящего, Нóга нашла это место вполне соответствующим и приспособленным для выполнения поставленных перед операторами задач. Время от времени она заезжала в одну из комнат, где кинематографические больные, оснащенные медицинскими принадлежностями, приветствовали заглядывавших к ним посетителей в их воображаемые больничные палаты дружеским помахиванием руки.

Но в основном она продвигалась по коридорам, пытаясь определить, есть ли здесь – а если есть, где находится, – запасной выход, как воображаемый, сценарный, так и существующий на самом деле, надеясь во время этих поисков наткнуться на ход, который привел бы ее к моргу, где она нашла бы ухмыляющегося полицейского, протестующего против выпавшей на его долю скуки.

Коридоры становились все мрачнее и заметно у́же – то ли из-за таинственных намерений проектировщиков, но скорее всего из-за вечерней мглы, опустившейся на мир. И оттого огромный этот и заброшенный склад вдруг показался ей метафорой человечества, в котором все мы исполняем роли статистов в массовке современной истории, не имея представления о том, насколько заслуживающий доверия и удовлетворительный приговор ожидает нас в конце.