Этюд в черных тонах - читать онлайн книгу. Автор: Хосе Карлос Сомоса cтр.№ 70

— Мне уже доводилось на таких бывать. — Я улыбнулась, но имя своего спутника упоминать не стала.

— Ну разумеется, многие женщины их посещают, но почему именно этот спектакль?

— Я хочу помочь вам в расследовании. Быть может, труппа «Коппелиус» как-то связана с убийствами.

— Но вы никогда не относились всерьез к нашим занятиям. Что же изменилось?

И тут я задумалась. Действительно, понимаю ли я сама, почему это делаю? Вскоре у меня уже был ответ, и я не видела причин скрывать его от Дойла.

— Думаю, что делаю это ради мистера Икс. — Я искоса наблюдала за реакцией доктора. — Он ведь такой одинокий. Никто не должен оставаться один в этом мире, пусть даже и сумасшедший.

— Я не знаю людей, похожих на него. Возможно, поэтому он и одинок, — признал Дойл.

— Он болен, — добавила я, хотя мне было неприятно это произносить.

Я ничего не сказала ни о странных письмах отцу Филпоттсу, ни о «Хрустальном Дворце», я больше не упоминала его теории о тайных злокозненных сектах, но Дойл меня, кажется, понял.

— Мистер Икс — интереснейший случай для психиатра и вместе с тем — блистательный ум, гений. Мой Шерлок Холмс переменился благодаря нашему общему другу — переменился однозначно в лучшую сторону. Я уверен, что, когда я опубликую свою историю, она будет иметь успех. Мне хотелось бы познакомиться с его семьей… Правда, что они оборвали все связи?

— Его семья чудовищна, простите, но это так. — Я скривилась, вспомнив их невозможное письмо. — Не понимаю, как можно бросить ребенка на произвол судьбы, каким бы сумасшедшим он ни был. Я с ними незнакома, но по тому, что мне удалось о них узнать, я могу сказать: пускай эти аристократы благородны, чувств они лишены совершенно.

— Вы хорошая женщина, — определил молодой доктор.

— Спасибо, но я плохо обходилась с людьми. Наверное, как и все мы.

— Ну конечно. Никто не вправе первым кинуть камень. Да, кстати…

— В чем дело, доктор?

Дойл никак не мог решиться.

— Этот… этот ночной господин… Он больше вас не тревожил?

— Нет. Я больше ничего о нем не слышала. Надеюсь, сейчас он уже в Лондоне. Благодаря вашей помощи, доктор.

— Я поступил так же, как поступил бы на моем месте любой джентльмен. Мисс Мак-Кари, я не хочу задевать ваши чувства, но этот тип… — он не для вас.

— Он в каком-то смысле тоже болен и одинок. И я не желаю ему зла.

— Как я и говорил: благородная женщина. Ну а мы уже на месте.

Действительно, мы шли по Сент-Мери, впереди показалась церковь и закрытый приют. Но как же все переменилось с того достопамятного вечера! На улице никого не было, только вдалеке лаяла собака — из тех особых собак, что всегда лают вдалеке, чтобы подчеркивать царящее вокруг безлюдье. Пар от моего дыхания вырывался в такт биениям моего сердца, когда мы беспрепятственно подошли ко входу. Я думала, что все будет заперто, но Дойл спокойно открыл дверь. Внутри висели афиши других постановок труппы «Коппелиус», но молодой врач уверенно провел меня через фойе в зрительный зал. Меня потрясло это зрелище: пустые ряды кресел с невидимой публикой. Как будто они ждут нас. Как будто мы — актеры.

— Ни о чем не беспокойтесь, — шепнул Дойл. — Я предупредил заранее. Здесь знают, что я приду с вами.

Я разглядела боковую дверь, притаившуюся за кулисами. Ее охраняли двое мужчин. Двое незнакомцев, по крайней мере для меня, и я сильнее сжала локоть Дойла. Стражи смотрели на нас, доктор заговорил с одним из них. Я чувствовала на себе взгляд второго, изучавшего меня с циничным блеском в глазах.

Первый мужчина посторонился от двери, второй последовал его примеру. Нас наградили вежливым приветствием.

Мы проникли в помещение, которое я уже описывала: механизмы, веревки, рычаги, машины для подъема и спуска. И та закрытая дверца, которая теперь была открыта и озарена светом. Впрочем, ни в какую таинственную комнату она не вела — за дверью была узкая лестница вниз, тут и там горели свечи. Дойл спускался первым. Наши ботинки грохотали по деревянным ступенькам. Внизу нас ожидала еще одна открытая дверь. И комнатка, которая поначалу меня разочаровала. Затхлый запах, десяток неудобных стульев, маленькая сцена без занавеса и декораций, похожая на коробку из-под обуви. Справа от меня, во втором ряду, сидел какой-то джентльмен, слева, в первом — еще один. Мужчина справа был лыс, мужчина слева — седоволос.

Вот и все.

Зрители не обернулись в нашу сторону и не общались между собой — места указал Дойл. Эти двое вообще были как куклы.

Я запомнила тишину. Абсолютную тишину, нарушаемую лишь скрипом стульев. «Не бойся того театра, что звучит как гром и сверкает как молния, — говорил мой брат. — Бойся театра темного и тихого».

Маленький, замерший в ожидании прямоугольник сцены был освещен тем необычным способом, какой встречается только в подпольных театрах, — с помощью карбидных ламп, меняющих цвет задника. На подпольных сценах, которые я видела прежде, всегда помещались хоть какие-то декорации (как будто для проформы). Здесь же был только картонный задник без всяких рисунков. «С вами все в порядке?» — шепнул Дойл. «Да». Мужчина в первом ряду шевельнулся. Мы подождали еще чуть-чуть, зрителей в зале не прибавилось, и я решила, что спектакль будет не слишком хорош. Сама не знаю почему — возможно, от нервов — я продолжала думать о Роберте. Мне представилось, что он сейчас возьмет да и появится на сцене, прямо передо мной.

А потом лампы окрасились в бирюзовый цвет, сразу же преобразив маленькую сцену.

Из боковой кулисы вышла девушка.

Я вспомнила ее имя: Эбигейл. На ней было розовое платье со сборками и серебристые туфельки. Как будто маленькая девочка нарядилась в честь праздника. Эбигейл на самом деле выглядела гораздо более юной, чем мне запомнилось. Собранные в пучок волосы придавали ей совсем детский вид.

Актриса села на пол. Взгляд ее больших синих глаз в синеватом свете был обращен ко всем и к каждому из зрителей в отдельности.

Раздалась музыка.

Пианино играло где-то за стеной. Не все клавиши звучали чисто, но мелодия была простая, напоминала колыбельную. Девочка в это время начала разуваться. Просто разуваться, не гонясь за грациозностью, вытянув сначала одну худую ногу, потом другую. А потом она встала, повернувшись к нам спиной. Платье на ней зашевелилось. Я знала, что актриса его скоро снимет и что под ним — я различала это по движениям тела — ничего нет.

Вот она стоит вполоборота, все еще прижимая платье к телу. Да, она совсем еще девочка. Лет двенадцати, не больше. И танцует она плохо. Если это вообще называется словом «танцевать».

Ее движения совершенно не совпадали с музыкальным ритмом. Они были как фразы, иначе я не могу определить: движение, пауза, еще одно движение. Все это она проделывала совершенно спокойно. Спокойствия не было только на ее лице — напряженном и сосредоточенном. Как будто все, что совершала актриса — каждое перемещение, каждая пауза, — имело громадное значение.