Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников - читать онлайн книгу. Автор: Марсель Паньоль cтр.№ 5

Вот почему каждый вечер, в пять часов, в «свободное от службы время» Уголен шел со своим товарищем в поле, где росла гвоздика, и учился, как ее выращивать, а когда наконец подошел срок возвращаться домой, он тайком от своих односельчан привез в Бастид-Бланш штук тридцать саженцев. Ничего не сказав Лу-Папе, он посадил их за домом в Массакане, аккуратно выполняя все правила выращивания цветов, как и подобало настоящему флористу.

Из кустиков розмарина он устроил им изгородь, чтобы уберечь от порывов мистраля, а главное, скрыть от взгляда какого-нибудь заблудившегося охотника, который мог бы проболтаться о них в деревне.

По вечерам поверх слоя сена, наброшенного на жерди навеса над цветами, он клал еще и старые одеяла, а по утрам, набрав из колодца ведер десять воды, поливал с неподдельной нежностью каждый цветок в отдельности.

* * *

Как только они оказались за домом, Уголен победным жестом указал Лу-Папе на крохотную плантацию.

Ошеломленный дядюшка какое-то время смотрел на яркие цветы, после чего обернулся к племяннику, затем опять перевел взгляд на цветы и, наконец, спросил:

– Ах вот как ты развлекаешься?

Уголен стал рассказывать о плантациях Аттилио и о его бесподобном доме… Лу-Папе только бурчал и пожимал плечами.

– Что ни говори, это липовые крестьяне!

Сорвав штук тридцать распустившихся гвоздик, Уголен перевязал их полоской рафии, завернул букет в газету и заставил Лу-Папе запрячь повозку и доставить его в Обань.

Там он решительно зашел в один шикарный цветочный магазин, разорвал газету и, положив букет на прилавок, спросил:

– Сколько вы мне за это дадите?

Владелец, в пенсне, с седой бородкой и полным отсутствием волос на голове, взял в руки букет, осмотрел его и сказал:

– Вот это да!

– Это сорт «мальмезон», – уточнил Уголен.

– Стебли великолепны, – сказал цветочник.

– Так сколько?

– Приди вы в феврале, я бы дал все пятьдесят су… Но теперь, в конце сезона…

Он снова стал рассматривать гвоздики, затем понюхал их:

– Но все равно это стоит двадцать су. Идет?

– Идет, – согласился Уголен и, пока владелец считал, сколько в букете гвоздик, подмигнул Лу-Папе.

«Двадцать су – цена двух килограммов картошки или одного литра вина… За такой букет, это выгодно…» – думал про себя Лу-Папе.

И тут цветочник, улыбаясь, спросил Уголена:

– У вас найдется десять франков?

– Да, – ответил Уголен и стал рыться в карманах. Лу-Папе уже ничего не понимал. Зачем ему понадобились десять франков?

Взяв у Уголена монету в десять франков, цветочник протянул тому купюру в пятьдесят франков, которую Уголен сунул в карман.

* * *

По дороге домой, которую мул знал гораздо лучше, чем дорогу от дома, Лу-Папе, не натягивая вожжей, упорно молчал.

– Учти, во-первых, это саженцы, которые Аттилио выбросил, потому что они были чуть-чуть «подвялыми», – нарушил молчание Уголен. – Во-вторых, я не смог посадить их вовремя, то есть пока не вернулся домой, так что высадил их с опозданием – на месяц позже, чем следовало. В-третьих, у меня не было «мигона», овечьего навоза, что гвоздика любит больше всего. В-четвертых…

– В-четвертых, – прервал его Лу-Папе, – он тебе дал сорок франков, что безусловно говорит о том, что ты сто раз прав и что нужно заниматься именно этим. Раз на свете есть дураки, готовые платить за цветы дороже, чем за «битштекс», значит нужно выращивать цветы. Почему ты раньше мне обо всем этом не рассказал?

– Потому что хотел сначала попробовать… испытать, хороша ли местная почва… К тому же я хотел показать их тебе во всей красе, чтобы ты понял…

– Не цветы заставили меня понять, а цветочник. Но-о-о, кляча! Однако это, вероятно, не такое простое дело. Наверняка есть секреты.

– Разумеется. Но я их знаю. Аттилио мне все показал, я работал вместе с ним почти каждое воскресенье и часто по вечерам. У меня есть список всех средств от заболеваний цветов, и Аттилио снабдит меня саженцами.

– Сколько нужно денег, чтобы начать дело по-крупному?

Уголен помедлил с ответом, быстро-быстро заморгал, пожал плечами и наконец выпалил:

– Пятнадцать тысяч франков.

Лу-Папе сдвинул на затылок фетровую шляпу, почесал лоб, тряхнул головой, хлестнул заснувшего было мула и произнес:

– Я тебе их дам.

– Папе, какой же ты славный.

– Не такой уж я и славный, – возразил старик. – Я тебе их даю не ради тебя, а ради Субейранов. Тех, что на кладбище, и тех, кто придет потом. Но-о-о, проклятый!

– Одно только меня беспокоит, – помолчав, продолжил Уголен.

– Что именно?

– Вода. Одно растение пьет, как человек. Для полива только этих тридцати я все руки стер в кровь о веревку, когда доставал ведра из колодца…

– Можно поставить насос, – предложил Лу-Папе.

– Да, но, если поливать пятьсот растений, через четыре дня в колодце не останется воды…

– И впрямь проблема.

Погрузившись в размышления, Лу-Папе хлестнул мула, который ответил ему вонючей пальбой.

– Ну и характер! Будь у этого животного нос на месте хвоста, оно бы просто не могло выжить.

– Как и мы, – резонно заметил Уголен и сразу заговорил о своем: нужно построить огромный водоем, с канавами, по которым в него поступала бы вся вода, которая собирается в ложбине во время дождя…

– Ты хочешь сажать цветы в Массакане?

– Конечно, – ответил Уголен, – это наверху, место прекрасно защищено от ветра, да и почва пригодна для цветов… Я же тебе наглядно доказал.

– Мне пришла в голову одна мысль. А что, если купить поле и источник у Пико-Буфиго в Розмаринах, это триста метров выше по склону?

– Разве в этом источнике есть вода? Я слышал о нем еще от отца, но он говорил, что источник высох.

– Верно, источник засорен больше чем наполовину. А Пико-Буфиго ничего не выращивает, только пьет вино и никогда не моется… Но когда я был молодым, там был неплохой ручеек, а отец Пико-Буфиго, Камуэн-Толстяк, выращивал овощи целыми возами… Может быть, если хорошенько взяться и поорудовать киркой…

– А как ты думаешь, он свою ферму продаст?

– Дом, конечно, не продаст. Другое дело – поле и источник. Они ему ни к чему, ни сейчас, ни в будущем. Если показать ему денежки, то…

* * *

Пико-Буфиго, он же Марий Камуэн, уже тридцать лет имел такое прозвище, потому что, вернувшись с военной службы, научил односельчан лечить волдыри ^[10] с помощью иголки и нитки ^[11].