Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников - читать онлайн книгу. Автор: Марсель Паньоль cтр.№ 41

Сказав это, он со смаком принялся за золотистый поджаренный гренок, пропитанный шипящим жиром садовых овсянок. Манон, в свою очередь, положила гренок в рот, и все ее умильные угрызения совести как рукой сняло.

Им не всегда удавалось так вкусно поесть, но горбун упорно отказывался признаться в этом.

– Матушка-природа, – говаривал он, – всегда накормит своих детей: никогда прежде я не ел с таким удовольствием. Наша временная бедность вынуждает нас питаться только сезонными продуктами, и прежде всего тем, что дает нам дикая природа, тем, что произрастает на Богом данной земле, без всяких иных, кроме гумуса, удобрений. К тому же, слава богу, я отказался от трех чашек кофе в день. С одной стороны, теперь я больше дорожу чашкой своего мокко по воскресеньям; с другой – мне гораздо лучше спится; и наконец, настой из шалфея, которым я наслаждаюсь по утрам, обладает ценными целебными свойствами… Именно этому новому рациону я обязан своим великолепным здоровьем.

А что касается городского воздуха, то он является причиной самых страшных заболеваний. Когда я думаю о тех несчастных, что прозябают скученно, друг у друга на головах, среди адского шума, каждое утро отправляются в вонючую контору и при этом считают себя людьми высшего сорта, что мне остается? Только ухмыляться!

И он ухмылялся, что смешило Манон до слез.

Дома она говорила мало, предпочитая слушать отца, которым восхищалась и к которому, из-за его увечья, относилась с материнской нежностью. За столом она следила, чтобы его стакан и тарелка не опустели: выбирала для него самого крупного певчего дрозда, лучшие смоквы, самые вкусные грибы, а когда он возвращался после тяжких трудов, вставала на колени перед ним и развязывала шнурки его тяжелых крестьянских башмаков.

Больше всего она любила те зимние дни, когда с утра заряжал дождь и семья не покидала ферму. Сидя перед очагом, в котором под смолистыми поленьями потрескивали ветки колючего дрока, отец рассказывал ей об истории Франции, читал стихи или разыгрывал комедии Мольера, меняя голос в зависимости от того, кто из действующих лиц говорил. Он купил для нее в Обани маленькую губную гармошку, и между двумя уроками они устраивали концерт.

Манон играла «Магали» или «Мизе Бабет», а отец сочинял чудесные вариации на заданную песней тему.

* * *

Джузеппе, дровосек, частенько на целую неделю уходил работать то в балки под Пилон-дю-Руа, то на склоны Бау-де-Бертаньо. Тогда Батистина перебиралась к ним со своими козами и черной собакой. Она приносила с собой корзину овощей, или два кувшина ключевой воды, или длинное смолистое полено. Это была, как она говорила, плата за постой. Господин Жан горячо благодарил ее за эти гостинцы, поскольку понимал: отказ принять их разбил бы сердце милой женщины. Бывало, она целый день проводила с ними: учила Эме делать домашний сыр из голубого козьего молока, створаживая его, а затем отжимая в крохотных ситечках из тростника, как делали пастухи Вергилия, или маленькие круглые сыры, посыпанные листиками пебрдая, либо печь пироги с луком, либо варить суп с базиликом, а Манон переводила матери ее слова.

В полдень Батистина обедала вместе с семьей горбуна, но им так и не удалось приучить ее садиться со всеми за стол. Она ела, сидя у очага, поставив тарелку на колени, время от времени неожиданно заливаясь смехом или произнося пламенное благословение. К вечеру, как только она собиралась попрощаться, господин Жан загораживал ей дорогу, запирал дверь на ключ и прятал его в карман. После ужина, взяв в руки губную гармошку, он просил ее исполнить старинные пьемонтские песни; Эме подпевала ей, а Манон босиком пускалась в пляс на столе. Жизнь на ферме, уединенно стоящей среди холмов, была наполнена радостью жизни, беспредельной нежностью и бесконечной надеждой.

Уголен часто навещал соседа и потом обо всем докладывал дядюшке.

– Папе, я боюсь… Все-то у него худо-бедно, но продвигается… И эта жизнь ему по вкусу… Чувствуется, что его дед был крестьянин… Если он остановится на сорока кроликах и пятидесяти тыквах, бьюсь об заклад, он лет двадцать сможет жить здесь припеваючи!..

– Терпение, терпение! Конечно, не падать духом – качество хорошее. Но это человек, который читает книги и честолюбив… Это может далеко его завести! А заодно и погубить.

Однажды вечером после ужина Жан Кадоре сказал жене:

– Завтра – воскресенье, пойдем к обедне в Бастид-Бланш благодарить Бога за то, что Он для нас сделал, и вам с Манон нужно предстать перед людьми во всем блеске.

– После того что нам сказал о здешних жителях наш друг Уголен, я бы предпочла пойти в другую деревню, в Руисатель.

– А вот и нет! Нельзя, чтобы они подумали, будто мы прячемся от них. Я никому ничего не должен, никого не боюсь и решил показать им это.

* * *

На следующий день они смотрелись лучше некуда. Эме была в шляпе с перьями, в приталенном жакете и узкой юбке яркого канареечно-желтого цвета, к жакету она прикрепила синий чертополох и держала в руках золотистую сумочку; шла она, чуть-чуть пошатываясь из-за невероятно высоких каблуков в стиле Людовика Пятнадцатого, одним словом, бросалась в глаза за двести метров.

Малышка Манон выглядела настоящей красавицей и была очень довольна этим. Ее блестящие светлые кудри выбивались из-под синего капора; все – и лакированные туфельки, и белоснежные носочки без единой морщинки, и платьице из розового атласа, а более всего лазоревый бантик, которым завязывался поясок на спине, – создавало впечатление изящной роскоши. Отец, чуть задушенный стоячим воротником, скрывавшим кадык, в сером сюртуке, золотистом жилете, котелке мышиного цвета и жемчужно-серых перчатках весьма изящно поигрывал черной тросточкой с серебряным набалдашником.

Когда они прошли мимо Уголена, он признал их только благодаря тому, что их было трое; он подошел к ним, не веря своим глазам.

– Вы в город идете?

– Нет, мы к обедне, в деревню.

Он не нашелся что ответить и сказал первое, что пришло в голову:

– И правда, сегодня же воскресенье!.. Я лично никогда не знаю, какой сегодня день! Что ж, прекрасной вам обедни и счастливо возвращаться…

Он долго смотрел им вслед.

«Гляди-ка! Просто удивительно, отчего таким людям не сидится в городе. Не будь он горбатым, его бы приняли за префекта… Но для меня очень даже хорошо, что он так вырядился и видно, что он здесь чужой: никто не станет с ним разговаривать!»

* * *

Их появление на деревенской площади стало событием. Многие из здешних жителей, которые до сих пор не подозревали об их существовании, стали спрашивать у других, что это за люди. Так Лу-Папе ответил Медерику из Барбарау:

– Это господин из города, который решил заняться крестьянским трудом.

– Как это так? – ответил Медерик. – Ты хочешь сказать, что он будет нанимать рабочих?

– А вот и нет, он хочет сам возделывать землю, как ты и я. С той лишь разницей, что он надевает перчатки, когда копает!