Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников - читать онлайн книгу. Автор: Марсель Паньоль cтр.№ 21

Хорошо это или плохо?

С одной стороны, плохо, потому что если это тот самый горбун, то он никогда не согласится продать ферму. Но, с другой стороны, он ли это или кто-то другой, все равно это не крестьянин! Он не будет жить здесь круглый год, и можно будет взять у него поле в аренду и сделать вид, что нашелся родник… Раз эти люди в восторге от чертополохов, то уж гвоздикам и подавно будут рады! Для них будет сплошным удовольствием их фотографировать!.. Нужно с ними сейчас же поговорить и поладить.

Спрятав ружье в кустах, он подошел к мужчинам, которые вынимали из подводы свернутые матрасы.

– Добрый день. Привет честной компании! – улыбаясь, самым доброжелательным тоном воскликнул он.

– Добрый день, сударь! – ответил немного удивленный горбун.

– Я подумал, вы не будете против, чтоб я вам подсобил? – приветливо спросил Уголен.

– Разумеется! – выпалил веселый погонщик мулов. – А я все голову ломал, удастся ли нам перенести вон тот буфет, не разбирая его!

– Да, есть у нас такая загвоздка, – добавил горбун, – так что я был бы вам очень благодарен, если бы вы помогли нам с нею справиться!

У него был красивый низкий голос, миндалевидные глаза цвета жареного кофе, очень белые зубы, а на бледный лоб падал завиток блестящих черных волос. Уголена поразили его длинные мускулистые руки.

– Постараемся! – бросил Уголен.

– Я тысячу раз благодарю вас за помощь. Вы из Обани?

– Нет, я из Бастид-Бланш. Но живу не там. Мой дом – последняя ферма, которую вы миновали по пути сюда, ниже по склону.

– Значит, мы с вами будем почти соседями.

– Меня зовут Уголен, Уголен де Зульма. Это не означает, что я дворянин, – добавил он, смеясь. – По-здешнему это значит, что мою мать звали Зульма, а фамилия моя Субейран.

Он смотрел на незнакомца, надеясь, что тот, в свою очередь, назовет свое имя. Но погонщик мулов, взобравшись на подводу, толкал уже к ее борту провансальский буфет с резными дверцами. Уголен с горбуном схватили его за ножки и попятились, помогая вознице плавно спустить его наземь: буфет был неподъемным; Уголен удостоверился, что горбун, несмотря на свой физический недостаток, так же силен, как и он сам.

Втроем они благополучно доставили в дом этот памятник канувшей в небытие эпохи и поместили его в просторной провансальской кухне, которую уже рьяно мели женщина с девочкой, предварительно выбросив в окно заплесневевший тюфяк Пико-Буфиго.

Кстати, от старого браконьера осталось много чего. На огромном столе, сколоченном из толстых досок, стояла бутылка, наполовину наполненная черным вином, на поверхности которого плавала белая плесень, тарелка с высохшим и растрескавшимся, как глина в разгаре лета, супом, полбуханки твердого, как булыжник, хлеба и стакан с красными полосками от испарившегося вина.

На стене висела кухонная утварь. В мойке стоял зеленый кувшин, рядом со столом два стула, соломенные сиденья которых изгрызли крысы. Был там и большой шкаф, не уступающий по возрасту холмам. Одна из его створок повисла, а правый угол опирался вместо ножки на четыре кирпича. Высокие провансальские напольные часы, остановленные накануне похорон Пико-Буфиго, покрылись паутиной. Тем не менее горбун объявил, что часы очень хороши, что им по меньшей мере сто лет и что, может быть, это музейная вещь!

Раз двадцать возвращались мужчины к подводе, пока не перенесли в дом всю разрозненную мебель: источенный жучками комод, великолепную кровать из резного орехового дерева, ночную тумбочку из белого дерева, большое зеркало с фацетом в деревянной позолоченной раме, люстру с хрустальными подвесками и электрическими лампочками, огромное кожаное кресло, несколько шатких стульев; затем ящики, набитые книгами, письменный стол с бронзовыми фигурками и свернутые рулоном ковры, показавшиеся огромными Уголену, который на своем веку видел только коврики из плетеной соломы – из тех, что стелют в спальне у постели. Потом настал черед ящиков с бутылками: тут была минеральная вода с ярлыками и вино с запечатанными красным или белым сургучом горлышками.

«А он богат! – подумал Уголен. – Он же налоговый инспектор!»

Наконец, под последними ящиками оказался огромный деревянный сундук размером с гроб.

Уголен хотел было его поднять, но погонщик мулов засмеялся:

– О, этот под силу разве что четверым!..

– А как вы его погрузили?

– Очень просто, – взялся объяснять горбун, – сначала погрузили пустой сундук, потом в него положили инструменты, а сейчас будем действовать в обратном порядке.

Уголен влез на подводу и, подняв крышку сундука, к своему крайнему удивлению, увидел огромное количество новых инструментов: мотыгу с двумя зубьями, мотыгу с четырьмя зубьями, горбушку, кайло, вилы для камней, топор, топорик, кувалду, двое граблей, маленькую тяпку, мотыжки, две лопаты, прямую косу с отдельно лежащей рукояткой, два серпа.

Был там и довольно увесистый сверток: что-то тщательно завернутое в брезент и перевязанное.

– Это секатор, ножовки, рубанок, долото, пила по металлу и прочее, – пояснил горбун. – Все необходимое для недурной мастерской!

Прижав сверток к груди, он понес его в дом, Уголен последовал за ним с охапкой кирок и лопат.

Крайнее беспокойство овладело им, но одна мысль успокоила.

«Он просто любитель мастерить, городские это любят. Он, конечно, захочет разбить себе тут огородик – четыре кустика салата, три корешка сельдерея и кервель. Наверняка слишком заглубит в землю семена, да еще в неблагоприятный для посадки день. Буду ему помогать, а он мне сдаст в аренду большое поле, может даже даром!»

Любительница пения уже орудовала молотком и долотом в просторной кухне, ловко открывала ящики и вынимала предметы домашней утвари, которые девочка вешала на вбитые в стену гвозди.

Перенеся весь груз, они стали поднимать кровати в небольшие комнаты второго этажа, что оказалось делом нелегким и долгим из-за узкой винтовой лестницы.

Потом красивая женщина объявила:

– Милый мой Жан, тебе нужно отдохнуть…

– С удовольствием, – согласился горбун, – я даже считаю, что уже пора отдать должное Бахусу, то есть, если вам так больше нравится, мы вполне заслужили право пропустить по стаканчику в свое удовольствие!

Они уселись втроем под навесом из виноградных лоз, и женщина откупорила бутылку белого вина, зажав ее между коленей.

– Какой у вас чудный голос. Никогда, даже в церкви, мне не доводилось слышать, чтоб кто-нибудь так хорошо пел! – сказал Уголен.

– Не только вы пришли в изумление от ее голоса, – улыбнувшись, отвечал горбун. – Она исполняла партии в операх «Лакме», «Если бы я был королем», «Манон»… ^[19]