Обнаружилось несколько побочных явлений. Первое: дети трудно переносят недоедание, а длительное сидение в школе после занятий требовало своевременного подкрепления сил. Поэтому в один из вечеров я собрал родителей и предупредил, что мною вводится особый режим занятий. Объяснил, в чем его суть, и попросил, чтобы все ученики брали с собой столько продуктов, чтобы хватило на два перекуса: утренний, примерно в 9.30, поскольку большинство полусонных детей убегало в школу, не завтракая, и обеденный, после окончания всех уроков.
Второе явление было посложнее. Если после пяти или шести урочных занятий детей снова сажать в виде наказания за парты и делать это каждый день, то можно через недолгое время целенаправленно отбить у них не только внутренние органы, но и само желание учиться, и привить стойкую ненависть к школе. Поэтому сразу после занятий мои дети шли в спортзал – я ведь был еще и учителем физкультуры, – и часок-другой мы вместе развлекались, бегали с мячом, играли в подвижные игры. Потом обедали и только после этого приступали к дополнительным занятиям.
И тогда непроизвольно проявлялось еще одно явление: мелкие хитрости учеников, желание подхалтурить, «сдуть» решение задачи, а не решать самому, желание подурачиться. Но я был непреклонен: списывать не позволял, неуверенные ответы не засчитывал, а для того, чтобы не было никаких поползновений к нарушениям, вынужден был некоторое время неотлучно сам находиться с детьми. Потом было придумано несколько хитрых ходов. Я выделил мальчишек и девчонок, которые выполняли домашние задания быстрее других, и доверил им роль моих помощников. Они заменяли меня, консультировали тех, кто слабее. Впоследствии я заметил, что консультанты стали выделять себя в особую касту и очень гордились своими ролями.
Конечно, все, мною придуманное, была принудиловка, и я очень боялся перегнуть палку, но в тех условиях у меня не было других инструментов воздействия.
Иногда занятия затягивались надолго. Не раз поздними вечерами прибегали перепуганные мамы и под дверями класса ждали свое чадо. Я не просто добивался, чтобы ребята не списывали друг у друга, мне хотелось, чтобы они понимали учебный материал и развивали логическое мышление, особенно при решении задач по математике.
Результаты не сразу, но все же сказались. Постепенно все мои «пятыши» стали успевающими. Возможно, некоторым просто надоело после занятий болтаться в школе: все же какими сладкими делами и играми я бы ни украшал послеурочные бдения – это была каторга для детей. Все время находиться под строгим оком учителя и не побегать вволю, куда тебе вздумается и с кем тебе хочется, – чего ж тут хорошего? Кроме того, дети понимали, что их молодой классный руководитель – тоже не двужильный; иногда мои консультанты выговаривали наиболее заядлым двоечникам Олегу Димитриеву, Юле Хромовских и Вале Московских:
– Хватит баловаться, давай решим с тобой задачку и отпустим Павла Васильевича домой. Видишь, как он с нами умаялся.
Все мои дети перешли в шестой класс без всяких заданий на осень.
В дальнейшем практику «продленного дня», то есть принудительного оставления после уроков, мы применяли все реже и реже. Думаю, что это тоже можно отнести к числу дополнительных положительных явлений: «двоечники», привычные к тому, что они всегда считались слабыми, не сразу, но постепенно начали верить в собственные возможности и – воспрянули, у них исчезла боязнь и появился вкус к учению. Кроме того, у детей повысилась личная ответственность за результаты учения.
Были и некоторые неожиданные побочные результаты. Свое обещание по поводу обучения боксу я пока не мог выполнить из-за отсутствия специального инвентаря: перчаток, лап, груш, мешков и прочего. Леспромхоз обещал помочь, но дело пока не двигалось.
Зато акробатикой и гимнастикой мы занимались часто. И как-то само собой получалось так, что к праздникам, 8-му Марта и 1-му Мая, у моих детей всегда были подготовлены два-три номера для показа зрителям. В основном это были популярные в те времена акробатические этюды и пирамиды. Во время выступлений ребятишки, а вместе с ними и я, – все мы страшно волновались, боялись сбиться. Я был вместе с ними на сцене и играл на двухрядке, задавая ритм.
* * *
В феврале температура воздуха стала немного повышаться до минус 20 и даже 16 градусов, и мы с ребятами пробили малый круг лыжни вокруг школы и клуба, а потом – большую лыжню в лесу. Оставшуюся часть зимы мы занимались только на улице и только на лыжах. У школы не было ни своих лыж, ни лыжной базы, и каждый ученик вынужден был приходить на уроки физкультуры со своими лыжами. Каждый приносил то, что у него было: либо короткие и широкие охотничьи лыжи, либо длинные и тяжелые, которые называли «лыжами пограничников», либо очень ломкие прогулочные. Поскольку на лыжах было мягкое или полужесткое крепление, то при беге на дистанцию оно держалось на валенках плохо. Настоящих спортивных беговых лыж с жестким креплением не было ни у кого.
Ученики радовались лыжным урокам, прибавлению дня и солнышку. Я же, преподаватель, испытывал неловкость от того, что недостаточно владел лыжной подготовкой. Вместо того чтобы показывать ученикам технику лыжных гонок, я носился с ребятами по лесу, где было множество неожиданных трамплинов и резких поворотов. Однажды восьмиклассница, Жанна Кустова, очень взрослая девушка, прирожденная лыжница, спросила меня:
– Павел Васильевич, вы же южанин. У вас на родине, наверное, и снега-то не было? Где вы научились так хорошо держаться на лыжах?
– Мне немного повезло, – отвечал я. – В годы моего детства зимы в Бессарабии были снежными, и мы, мальчишки, гоняли на чем попало. Но настоящим лыжным гонкам я не обучен.
Я не стал говорить, что хороших лыж у меня никогда не было. Мальчишкой я выменял одну лыжину на конек-снегурку. А другую сам выстрогал из сосновой доски. Выстрогать-то выстрогал, потом долго в чугунке кипятил носок доски, пытаясь его загнуть вверх, но ничего не вышло. Так и ходил: правая нога на лыжине, левая на короткой доске. По рыхлому снегу не ходил, зато по утрамбованному бегал легко, и не было ни одной горки, ни одного трамплина, которые я бы не взял.
Из города пришло положение о первенстве района по лыжным гонкам, и директор Валентина Ивановна предложила мне собрать команду для участия в этих гонках. Я пытался было возражать:
– У нас нет ни одной пары настоящих беговых лыж.
– Не беда, – ответила Валентина Ивановна. – Главное для нас – не победа, а участие. Но если мы позволим себе не участвовать, о нас могут плохо подумать.
Она была права, и мы начали готовиться. Подобрал я из 7–8-х классов троих юношей и трех девушек, подготовили мы лыжи, мази. На чем и как добираться до города? Решили ехать на грузовике «ГАЗ-51», который выделил нам леспромхоз. Уговорили учителя труда, бывшего фронтового водителя Михеева, сесть за руль.
Маршрут до города был один: первая часть пути проходила по грунтовой дороге вдоль берега Ангары, потом вдоль берега Оки. В районе Окинска – переправа по зимнику на другую сторону, дальше до районного центра – снова по дороге. Прикинули по времени: получалось, что часа за четыре должны добраться до места.