Теперь он сидел рядом с ней и улыбался, когда их глаза встречались. Интересно, вспоминает ли он тот вечер? Их лунный полет через дюны? Танцы на пляже? Их поцелуи среди морской травы? Она жаждала снова остаться с ним наедине, жаждала его прикосновений.
Месье Мартэ торопливо вошел, потирая руки.
– Элла, дорогая девочка, ты приехала. Добро пожаловать в Париж! Мы все с нетерпением тебя ждали, особенно Каролин и Кристоф, но ты наверняка знаешь об этом. Позволь мне налить тебе выпить. Марион любит «Негрони» – не хочешь ли попробовать?
Элла не была в этом уверена – в Морнингсайде о таком и не слышали. Что бы сказали ее родители, узнав, что она пьет коктейли перед ужином? Но это звучало настолько изысканно… И в конце концов, она уже находилась в Париже, готовая попробовать все, что может предложить город, поэтому взяла протянутый ей хозяином бокал и осторожно пригубила темно-красную смесь. Ничего подобного она раньше не пробовала, интригующий баланс вкусов, сладкий, но с горькой ноткой, освежающий, но крепкий.
– Тебе нравится? – спросил месье Мартэ, усмехаясь кончиками усов.
– Да. Даже очень. Но думаю, что мне лучше выпить только один бокал, иначе я сильно сомневаюсь, что смогу встать с этого дивана.
Он широко улыбнулся, услышав ее ответ, и она почувствовала, что легкое напряжение в воздухе, которое он, казалось, принес с собой в комнату, почти исчезло. А возможно, все дело было в тепле вечера, пьянящих напитках и остром ощущении присутствия Кристофа, сидящего так близко к ней, что она совершенно расслабилась, а в голове внезапно стало легко-легко.
Она наблюдала, откинувшись на мягкие подушки дивана, как месье Мартэ наклонился, чтобы передать жене коктейль, и бокал внезапно загорелся насыщенным карминным светом в закатных лучах солнца, пробивавшихся сквозь окна. Марион протянула руку, встретилась взглядом с мужем, улыбки озарили их лица, и было в них столько любви, что Элла покраснела, пораженная тем, что стала свидетелем такого интимного момента. Она никогда не думала, что месье Мартэ – обычно отстраненный и вечно озабоченный – способен на сильные чувства. Теперь она смотрела на родителей Кристофа совсем иначе, понимая, что в их отношениях есть скрытая глубина. Возможно, их разные характеры обеспечивали идеальный баланс: нежная, добрая и артистичная натура Марион отвечала решительному, прагматичному стремлению ее мужа создать сложный, но удачный брак, мало чем отличающийся от контрастных ингредиентов в стакане, который Элла держала в руках; компоненты смешивались и, дополняя друг друга, вместе превращались в хмельной коктейль.
Кристоф нежно подтолкнул ее локтем:
– Элла, ты глубоко задумалась. Вернись к нам!
Она улыбнулась, ощутив прикосновение его руки, и ответила:
– Я думаю, что это из-за «Негрони», а может быть, Париж действует на меня опьяняюще.
За ужином разговор неизбежно коснулся последних известий из Германии.
– Париж все еще наводнен беженцами, – объяснила Марион Элле. – Люди обеспокоены тем, что Германия попирает договоренности и не собирается останавливаться после чехословацкой экспансии; ходят слухи о преследовании евреев в восточных странах. Моя кузина Агнес привезла свою семью в Париж, но она в ужасе от того, что может случиться, если нацистская догма распространится. В отличие от меня, видишь ли, она вышла замуж за еврея, тогда как я выбрала мужа вне обеих моих религий. Любовь во всем виновата, n’est-ce pas, chéri?
[53] – закончила она, одарив улыбкой своего любимого мужа, сидевшего напротив нее.
Элла всерьез задумалась, разрезая turbot à la crème
[54] на тарелке перед собой. Она и не подозревала, что у Марион еврейские корни. Разве вероисповедание не передается по материнской линии? Кристоф и Каролин иудеи? Она чувствовала себя такой глупой из-за того, что не подумала об этом еще на острове, не придала значение тому, что они ни разу не посетили церковь. Ей, опьяненной тогда ощущением свободы, это и в голову не пришло.
– Как ты уже заметила, Элла, – словно прочитав ее мысли, сказала Каролин, – мы не слишком-то религиозны, нас трудно назвать верующими. Отец Maman был из иудейской семьи, а Grand-mère
[55] – из католической. Но вообще семьи Maman и Papa стали атеистами поколение или два назад. Учитывая происходящее в мире, возможно, нам всем будет лучше от этого. Ты шокирована?
Элла на мгновение задумалась.
– Нет, не совсем так. Мне кажется, что вы все глубоко верите друг в друга, в истину и красоту, и, возможно, это единственная вера, которая действительно имеет значение. Мои родители всегда настаивали, чтобы мы посещали церковь каждое воскресенье, но я должна сказать, что никогда не испытывала при этом особого душевного подъема. На самом деле теперь, задумываясь об этом, я понимаю, что чувствовала себя ближе к любому из существующих богов, когда мы плыли на «Бижу» прошлым летом, чем находясь в каком-либо храме.
Кристоф одобрительно хмыкнул.
– Вот видишь, она все прекрасно понимает. Бог присутствует в красоте и свободе. Вот что имеет значение.
Месье Мартэ тихонько цокнул языком, но выражение его лица было трудно назвать неодобрительным. Он улыбался своей жене, и выражение его глаз красноречиво говорило, что он любит ее душой и телом.
* * *
Она решила, что Париж немного похож на сантимы
[56], звеневшие в ее кошельке, которые были гораздо легче, чем тяжелые трехпенсовики и пенни в Шотландии. Город, как и монета, имел две стороны. Одна сторона – ожидаемая: элегантный, культурный, гламурный Париж, знакомый по фотографиям и статьям в журналах Picture Post и National Geographic. Она и теперь продолжала активно знакомиться с ней – посещала магазины и галереи вместе с Каролин и Марион, пила крепкий черный кофе из маленьких чашечек, как требовала последняя французская мода, – она уже смело заказывала его всякий раз, когда они останавливались в кафе, чтобы восстановить силы. Она побывала с Каролин в Лувре, проведя несколько часов в лабиринте галерей музея, при этом узнав об искусстве больше, чем когда-либо узнавала на уроках в школе. Кристоф присоединялся после работы, и все трое прогуливались вдоль Сены, наблюдая за лодками на реке, любовались работами художников, которые, установив свои мольберты напротив собора Парижской Богоматери, пытались запечатлеть величественные формы собора на фоне неба и их колеблющиеся отражения в воде. Она наслаждалась каждым мгновением, но особенно этими вечерними прогулками, когда, держа Кристофа за руку, весело смеялась над его рассказами об очередных неприятностях, в которые он попал в банке. Иногда Каролин находила предлог, чтобы оставить их вдвоем, и они уединялись на берегу реки и целовались, к явному одобрению проходивших мимо лодочников, под пыльными листьями платанов, которые росли над ними вдоль набережной.