Глава 2
Было девять часов того же вечера. Филлис Каделл стояла у серванта в большой гостиной Тай-хауза. Она не двигалась, прислушиваясь. Она так быстро проглотила свой пудинг, что даже подумала, что остальные двое обратят на это внимание, но, как это и бывало обычно, они были заняты исключительно друг другом.
Она глядела на полуоткрытую дверь. Кэтрин была на кухне, укладывала посуду в машинку. А Генри конечно же находился рядом, с восхищением глядя, как она осуществляет эту хитроумную операцию. Филлис быстро открыла тяжелый стеклянный графин. Достала толстостенный стакан и до половины наполнила его бренди. Послышался тихий звон, когда горлышко графина соприкоснулось с краем стакана. Она вновь взглянула на дверь, заткнула графин пробкой и начала пить.
Это было замечательно. Бренди оказался обжигающим. Он заглушал ее тоску, укутывая теплым покрывалом. За обедом они пили вино, но что такое две бутылки вина на троих? К тому же вино больше не оказывало на нее вообще никакого воздействия. Филлис осушила стакан, снова открыла графин и налила себе еще, второпях немного расплескав.
— Филлис, налей-ка и мне немножко.
— О! — Она резко обернулась. К ней по ковру подкатывал в своем кресле Генри. — Конечно. Извини… Я не услышала тебя. — Она повернулась к нему спиной, скрывая почти полный стакан, который держала в руках. А потом засунула его за горшок с цветком и налила другой бокал для Генри. — А Кэтрин? — спросила она, гордясь тем, как ровно звучит ее голос.
— Нет, думаю, ей не нужно. Ты же знаешь, она почти не пьет.
«Конечно, зачем же ей, — со злобой подумала Филлис. — Я бы тоже не стала пить, будь у меня такая жизнь, такая внешность и такое будущее». Спрятав свой стакан в ладони, она подошла к окну и встала за высокую подставку с цветочными горшками. Она сделала еще один большой глоток.
Постепенно ей становилось лучше. И по мере того, как она переставала остро чувствовать свое горе, все вокруг приобретало странную искаженность. Мягкий ковер теперь казался живым и словно сворачивался у ее ног подобно кошке; полоски на шторе отделились от ткани и начали поворачивать туда-сюда, как железнодорожные пути. Цветущие плети стефанотиса, свисающие с подставки, распространяли сильный аромат, заполнивший ее ноздри. Он почему-то напомнил ей о предстоящей свадьбе. «Господи, порази нас, но не дай истечь кровью», — вдруг ни с того ни с сего прозвучало у нее в голове.
Может быть, одной в коттедже будет не так уж и плохо. По крайней мере, она больше не будет путаться у них под ногами. Оттуда не меньше десяти минут до большого дома, и маловероятно, что они будут так уж часто встречаться. Может, сначала они станут заходить к ней, испытывая неловкость, что она осталась одна, но скоро им это надоест.
В кухне теперь стало тихо. Кэтрин с минуты на минуту могла тоже появиться. Филлис сделала глубокий вдох и попыталась взять себя в руки. Она отчаянно заморгала, заставляя себя увидеть комнату такой, какой она была на самом деле, а не причудливой ожившей декорацией. Потом она увидела, как будущая супруга Генри идет через двор, вынося на помойку увядшие цветы с обеденного стола. Филлис смотрела на нее сквозь стекло. «А вдруг, — подумала она, — свадьбы все-таки не будет. Вдруг с Кэтрин произойдет какой-нибудь несчастный случай, например она свалится в озеро, разобьется на машине, попадет под комбайн». Образы, возникшие в голове, напугали саму Филлис. Нет. Кэтрин молодая и сильная и должна жить еще долго-долго. Может быть, вечно.
И еще у них могут быть дети. Где-то глубоко у нее внутри, словно в ране провернулся нож. Возможно, тогда она им понадобится. Бедная старенькая тетушка Филлис. Смешная тетушка Филлис. В пустой стакан скатилась слеза. Господи, надо выпить еще. Тут она сообразила, что Генри что-то говорит ей.
— …и мы очень беспокоимся за тебя.
— …О чем, Генри?
— Ты что, не слушаешь? — Она посмотрела на него, упорно пытаясь сконцентрироваться. — О тебе конечно же.
— Со мной все в порядке.
Он поставил свой стакан и подъехал к ней.
— Послушай, Филлис, ты же знаешь, никто тебя отсюда не гонит. Ты сама предложила переехать в коттедж. Мы с Кэйт были бы счастливы, если бы ты осталась с нами. — Она издала странный звук, который мог бы быть и смешком, и рыданием. — И в любом случае, мы надеемся, что ты будешь много времени проводить с нами. Ты же знаешь, Кэтрин не привыкла управляться с большим домом. Она будет очень благодарна тебе за любую помощь. Так же, как я всегда был благодарен тебе за все.
— Так вот, значит, к чему теперь все свелось? Я могу быть бесплатной прислугой?
— Да нет конечно же! Я просто…
— Так вот чем я должна платить за свой коттедж? Мытьем полов?
— Филлис, ты говоришь глупости. — Она смотрела, как его лицо искажается от раздражения. Генри терпеть не мог ссор. У Беллы прекрасно получалось предотвращать их, прежде чем они начинали ругаться по-настоящему. Ей нужно сейчас же остановиться.
— Ты не представляешь, что я чувствую. Что мне приходится терпеть, с тех пор как она появилась здесь. Все ее насмешливые замечания, унижение. Но она никогда не ведет себя так, если ты рядом.
— Ты сама это все себе придумываешь…
— Ты так считаешь? Ну конечно. Она же не дура. Это ты ослеп, а я-то все замечаю. Беллу едва успели похоронить, а она уже тут как тут… помочь с этим… помочь с тем… застенчиво улыбалась… лезла туда, куда ее не просили. — «Филлис, остановись сейчас же! Он будет только ненавидеть тебя!» — Я не удивлюсь, если все это началось, еще когда Белла была жива.
— С меня хватит. Ты знаешь, что это неправда. Я не позволю тебе так говорить о Кэтрин.
— Она выходит за тебя только ради денег. Думаешь, она вообще взглянула бы на тебя, если бы ты был нищим инвалидом? — Филлис понесло. Генри Трейс смотрел на нее, больше удивляясь и беспокоясь, чем сердясь. Сколько яда! Он почти готов был увидеть желчь, черную и густую, как патока, пузырящуюся на ее губах. Когда Филлис замолчала, он тихо проговорил:
— Я не представлял, что ты чувствуешь подобное. Я считал, что ты рада моему счастью. Думал, ты искренне желаешь мне добра.
— Добра… — Она разрыдалась, издавая резкие страшные звуки. Щеки ее оставались сухими и пунцовыми от гнева. Когда в дверях появилась Кэтрин, Филлис Каделл выбежала из комнаты, оттолкнув девушку, не в состоянии взглянуть ей в лицо, чтобы не увидеть в нем тайной усмешки или, еще хуже, жалости.
— Ох, Пусик. — Барбара Лесситер облизала языком ухо мужа, точно мягкую улитку. — Прости, что я была такая… — Она глубоко вздохнула, до предела натягивая тоненькую ткань ночной сорочки. — Наконец-то головная боль прошла.
— Ладно, ладно. Не расстраивайся, — ответил Пусик, довольно ворочаясь на атласных простынях. Как голодный, неожиданно попавший на банкет, он чувствовал, что то, что он только что получил (дважды), насытило его навсегда. А это было хорошо, потому что, как выяснялось, этим все и должно было ограничиться. — Это, наверное, перемены в жизни.