Правда истории. Гибель царской семьи - читать онлайн книгу. Автор: Иван Федорович Плотников cтр.№ 98

Тем же утром, как только сокрытие трупов в шахте завершилось, руководители области вернулись в Екатеринбург. А. Е. Лисицын, возможно, в тот же день (или на другой?) и, может быть, даже с ближайшего разъезда с частью команды срочно отправился в Москву. Он доставил точные сведения о подготовке и исполнении расстрела, о последующем захоронении, как непосредственный наблюдатель (и соучастник). Очевидно, он увез с собой дневники Царской Четы, возможно и дочерей, во всяком случае текущие, переписку, другие ценные документы, не исключено, что и какие-то драгоценности, из числа тех, которые так никогда и не были найдены. Но об этом речь пойдет в следующей главе. От Свердлова Лисицын имел поручение доставить и изъятый у Николая II запечатанный и особо важный пакет с документами и ценными бумагами, но не успел забрать его у Юровского⁶⁷.

Юровский некоторое время утром еще оставался у шахты. Ее район продолжал охраняться. Областные руководители вернулись в Екатеринбург и, видимо, сразу же отправились в дом Ипатьева. Некоторые из убийц и караульных участвовали в изъятии, сортировке и упаковке ценностей. Начальство дало им на этот счет определенные установки. Начальник караульной команды, участник расстрела П. С. Медведев писал: «...проснулся я часу в 9-м утра и пришел в комендантскую комнату Здесь уже были председатель Областного совета Белобородов, комиссар Голощекин и Иван Андреевич Старков, вступивший на дежурство разводящим... Во всех комнатах был полный беспорядок: все вещи разбросаны, чемоданы и сундуки вскрыты. На всех бывших в комендантской комнате столах были разложены груды золотых и серебряных вещей. Тут же лежали и драгоценности, отобранные у Царской семьи перед расстрелом, и бывшие на них золотые вещи: браслеты, кольца, часы. Драгоценности были уложены в два сундука, принесенных из каретника»⁶⁸. Вероятный участник расстрела, член внутреннего караула В. Н. Нетребин вспоминал: «С наступлением утра мы взялись за упаковку вещей для отправки их в Москву». Он подробно описывает ход упаковки, сами вещи, но не называет участников поименно, кроме как просто учащегося горного училища⁶⁹. К сбору и упаковке вещей сразу же подключился и А. Г. Кабанов, отметивший, что этим занимался и студент горного института. Разводящий, очевидец расстрела, А. А. Якимов прибыл в дом Ипатьева для смены разводящего И. А. Старкова к двум часам дня 17 июля. Областного начальства он уже не видел. Отвечая на специально поставленный вопрос следователя, был ли там в тот день Юровский, Якимов сказал; «С 2 часов дня 17 июля я дежурил до 10 часов вечера. Юровского я не видел в этот день в доме вовсе. Я не думаю, чтобы он мог быть в доме и я бы его не видел. Я думаю, что его совсем не было в этот день в доме, по крайней мере, с 2 часов дня до 10 часов вечера его там не было»⁷⁰. Все отмечают, что в отсутствие Юровского и областного начальства там все время находился и распоряжался упаковочными работами помощник коменданта — расстрельщик Г. П. Никулин. Юровский продолжал заниматься «похоронными делами», приехал от Ганиных ям днем, возможно и заглянул до двух часов в ДОН, до появления там Якимова, но вряд ли. Сам он об этом не упоминает, говорил, что из-под Коптяков уехал в город лишь «часа, примерно, в два».

Запустив дело по упаковке ценностей и имущества Царской Семьи, подготовке их к вывозу, областные руководители утром же удалились из дома Ипатьева. Если не рано утром, то в это время они составили (или доработали) упоминавшуюся телеграмму с текстом для публикации известия о расстреле Николая II, с краткой мотивировкой постановления, принятого президиумом Уралсовета, и телеграфом отправили ее Ленину и Свердлову в надежде, что те вступят в переговоры сразу же и дадут разрешение на объявление, возможно с какими-то коррективами. Почтамт находился поблизости от ДОНа, почти на углу Вознесенского и Главного проспектов. О том, что подавал телеграмму не один человек из руководства, а двое или целая группа, свидетельствует заключительная фраза: «Ждем у аппарата». Телеграмма поступила в Москву в 12 часов дня. Ждали ответа, но, как свидетельствуют телеграфные тексты последующих дней, Москва 17 июля на связь не вышла, не подтвердила и получения той телеграммы. Голощекин, Белобородов и Войков, надо полагать, рассчитывая на переговоры в тот же день, в какой-то форме намеревались сообщить, что на самом деле Семья Романовых не «эвакуирована из города Екатеринбурга», а убита, приказ Москвы выполнен полностью. Чтобы у кремлевских вождей не возникло недоразумений и чтобы Ленин и Свердлов не усомнились в том, что убита вся Семья, им на имя секретаря Ленина и СНК Н. П. Горбунова, фактически Ленину, посылается шифровка о том, что «все семейство постигла та же участ что и главу оффициально семия погибнет при евакуации»⁷¹. Так заканчивался в Екатеринбурге день 17 июля, среда. Заканчивалась, казалось, и вся эпопея — с убийством и захоронением еще недавно Царственных Особ России. Но вышла серьезная осечка. Сложившаяся ситуация продиктовала необходимость перезахоронения.

Ранее, рассматривая вопрос о месте захоронения Семьи Романовых, выбору которого руководство области уделило внимание еще 14-15 июля, до расстрела, автор выразил уверенность, что Ганины ямы, заброшенная шахта были определены как место окончательного погребения, хотя главные «поисковики и определители места захоронения Я. X. Юровский и П. 3. Ермаков и заявляли позднее, что место у Ганиных ям ими заведомо рассматривалось как временное. Юровский в 1920 г. писал: «Но Р-ых не предполагалось оставлять здесь — шахта заранее была предназначена стать лишь временным местом их погребения»⁷². Ему вторил Ермаков: «...я заранее учел момент, что зарывать не следует... я заранее решил их сжечь, для этого я приготовил серную кислоту и керосин, все было предусмотрено»⁷³.

Конечно же, эти высказывания Юровского и Ермакова — не что иное, как стремление оправдать неудачу с первым захоронением — попыткой еще ночью скрытно сбросить тела убитых в шахту, взорвать ее и тем самым погрести их там надежно. Однако ни взрыв, ни завал шахты не получились; трупы даже не утонули: воды оказалось очень мало. Из-за опоздания прибытия к шахте, захоронения уже только утром, появления многих свидетелей, концентрации в районе неоправданно большого количества красногвардейцев и дружинников, которые вели себя разнузданно, мародерствовали, многие были пьяными, из-за опасения, что цель специальной операции будет ими разглашена, становилось ясным, что оставлять захоронение в таком состоянии никак нельзя. Место будет выявлено сразу же, трупы извлечены, доказательства убийства всех узников дома Ипатьева окажутся налицо и т.д. Другого места захоронения ни Ермаков с Юровским, ни кто-либо другой ранее не искали. Не было никакого иного плана. И они, и другие участники захоронения отмечали, что план возник уже потом. М. А. Медведев и И. И. Родзинский, не отвечавшие за определение места захоронения, совершенно определенно отметили, что оно было выбрано именно там отнюдь не как временное, что оказалось грубой ошибкой⁷⁴. Еще раз все взвесили, поняли — так не годится. Вероятно, к такому выводу раньше других и определенно пришел сам Юровский. И на самом деле, как можно было надеяться на сокрытие трупов в едва заваленной всякими древоотходами неглубокой шахте, наделав столько всякого шума при массе свидетелей, на виду у возбужденного окрестного населения? Юровский в 1934 г. говорил: «В нескольких десятках шагов от намеченной шахты для погребения сидели у костра крестьяне, очевидно, заночевавшие на сенокосе. В пути на расстоянии также встречались одиночки, стало совершенно невозможно продолжать работу на виду у людей. Нужно сказать, что положение становилось тяжелым, и все может пойти насмарку. Я еще в это время не знал, что и шахта-то ни к черту не годится для нашей цели»⁷⁵. На этот раз Юровский уже не говорил, что место было выбрано для временного захоронения, явно отмечал, что оно имелось в виду всерьез, но обстановка 17 июля показала: здесь, в шахте, оставлять трупы нельзя, нужно что-то предпринимать. М. А. Медведев определенно писал, что население сразу же узнало, что в шахту бросили трупы членов Царской Семьи. «На следующий день — 18 июля 1918 года, — отмечал он, — в Уральскую областную ЧК поступили сведения, что весь Верх-Исетск только и говорит о расстреле Николая II и о том, что трупы сброшены в заброшенные шахты около деревни Коптяки. Вот-те и конспирация! Не иначе, как кто-то из участников захоронения рассказал под секретом жене, та — кумушке, и пошло по всему уезду»⁷⁶.