Правда истории. Гибель царской семьи - читать онлайн книгу. Автор: Иван Федорович Плотников cтр.№ 53

Страница

Между тем, оговорившись, что появление Берзина-Кюзиса в Перми — лишь предположение, М. Хейфец дальнейшие построения ведет более определенно, как бы утвердительно, считая, что решение об убийстве Царской Семьи было принято в Москве, а в Екатеринбурге главным лицом был Белобородов и между ними, в Перми, появился Берзин-Кюзис —доверенный Ленина и прочих вождей. Голощекин, таким образом, оказывается просто не у дел. Но поскольку это реальное историческое лицо и точно известно, что он направлялся в Москву, ему отводится определенная роль, но всего лишь связного. По этому поводу читаем следующее: «Но и тогда, когда Голощекин вернулся из Москвы, то есть, после 12 июля, екатеринбуржцем, который должен был связать Свердлова с пермскими плановиками (то есть «Пашкой Берзиным» — Кюзисом и, получается, Ф. Ф. Сыромолотовым, возможно, еще кем-то. — И. П.), являлся Александр Белобородов. Человек, которого в награду Свердлов заберет в Москву и ближайшим своим помощником — членом Оргбюро ЦК»¹²⁹ «лишь 42-летний Голощекин, несомненный их единомышленник (страшных, беспощадных — Белобородова, Толмачева, Сафарова и Дидковского. — И. П.)... его-то и послали в Кремль с политическим заданием: добиться отмены плана инсценированного побега и заменить его официальной казнью по приговору Уралсовета...» Далее автор цитирует высказывание Г. З. Иоффе: «Голощекин выпрашивал в Кремле разрешение на расстрел... план, предложенный Голощекиным, приняли, но не предоставили Уралсовету автономии при его выполнении: решение оставили за собой».

И далее: «Когда Голощекин распорядился привести приказ в исполнение, он действовал не от своего или Уралсовета имени, а в качестве связника Перми, то есть, фактически Кремля и Лубянки.

Таким образом, он играл в екатеринбургской головке роль своеобразного министра иностранных дел Урала (то есть, опять же — роль порученца-связника. — И. П.)», «Голощекин чисто физически не мог «всем распоряжаться» в Екатеринбурге: как установил именно Соколов, он с конца июня до 12 июля находился в Москве»; «...если бы ему поручили организовать цареубийство, он ни в чем бы не уступил Белобородову. Просто слишком много нашлось в Екатеринбурге комиссаров, претендовавших на место главного городского цареубийцы... Как раз важнейшая улика Соколова, телеграмма на его имя в Кремль, это доказывает. А на роль «некоего тайного шефа» он не годился...»¹³⁰ Вот таким изощренным образом на первый план в Екатеринбурге, в деле убийства Романовых выдвигается Белобородов, а следом — другие члены президиума исполкома облсовета, только не Голощекин. Он даже не на вторых ролях, он связной — порученец Москвы и каких-то мифических «плановиков» в Перми. Голощекин хотел бы, мог бы быть палачом, но ему этой возможности, оказывается, не дали, он не годился!

Один из главных аргументов данного автора в пользу отведения первой роли Белобородову и оттеснения Голощекина на второй план — телеграмма Белобородова в Москву от 4 июля. Но она, как мы видели, свидетельствует о подчиненном положении Белобородова Голощекину, послана именно ему, и отправитель просит его об охране не беспокоиться, требование его об усилении, смене, дескать, выполнено. Не менее странно выглядит использование в качестве аргумента о первостепенной роли Белобородова, а не Голощекина, ссылки на отсутствие второго около двух недель на месте в связи с пребыванием в Москве. Но был-то он там как раз для окончательного решения вопроса об убийстве. Как можно строить такую систему «доказательств»?! В таком же духе Хейфец трактует и то место «Записки» Юровского, где сказано: «16-го в шесть часов вечера Филипп Г-н [Голощекин] предписал привести приказ в исполнение»¹³¹. Это, дескать, простое дублирование чьего-то приказа по принятому в Москве решению. Он напрочь отрицает, что такое решение принималось в Екатеринбурге, ссылаясь на фразу: «была получена телеграмма из Перми на условном языке»¹³². Хейфец, похоже, не верит в то, что 16 июля прямой телеграфной связи между Екатеринбургом и Москвой не было, и считает (как и некоторые другие авторы, указывавшие на Берзина же, только Рейнгольда), что приказ исходил только из Перми. Во всяком случае, он полагает, что получение приказа из Перми свидетельствует не о том, что Пермь была промежуточным пунктом, через который в отсутствие прямой связи шли телеграммы из Москвы, а о том, что приказ исходил из Перми, от какой-то третьей, промежуточной инстанции, решавшей вопрос по поручению Кремля, от Пашки Берзина (то бишь Кюзиса) и Сыромолотова¹³³.

Доказательств того, что прямая связь между Екатеринбургом и Москвой тогда действительно прерывалась, более чем достаточно. Это прежде всего телеграммы, посылавшиеся окольными путями. Пермь просто-напросто оказалась таким промежуточным пунктом. Никаких приказывающих Екатеринбургу лиц там не было и не могло быть. Многих слова Юровского о получении телеграммы из Перми вводят в соблазн предположить что-нибудь особенное, только не самое простое и очевидное: раз прямой связи с Москвой в тот день не было, то положение «Записки» надо понимать просто: телеграмма из Москвы пришла через Пермь; то есть поступившая из Москвы в Пермь телеграмма была кем-то из «своих» работников условленным образом продублирована и передана в Екатеринбург (возможно, даже не телеграфом, а по телефону). М. Хейфец обыгрывает слова «телеграмма из Перми» в связке с телеграммами туда Ф. Ф. Сыромолотову, переговорами с ним Белобородова и подвернувшимся «Пашкой Берзиным». Но оснований для этого нет. Вопрос решался в Москве и Екатеринбурге. Основное решение, как будет показано, было принято в Кремле, а в Екатеринбурге все решалось дублирующе-формально, для прикрытия центра, оповещения общественности, что все совершено на месте. Что касается роли Голощекина и Белобородова, то первый из них и был неоспоримо главным, и уж никак не связным. Но активнейшую роль стал играть к этому времени, к июлю, и второй. Роль Белобородова в следственных материалах Дитерихса-Соколова и в их книгах явно преуменьшена.

Никакой промежуточной властной структуры в Перми, тем более двух вертикалей, не существовало. В Москве — Ленин и Свердлов, действовавшие строго согласованно, с привлечением Дзержинского, с введением в курс дела некоторых членов ЦК РКП(б) (или даже получением от них формального согласия на готовящуюся акцию), в Екатеринбурге — Голощекин, в наибольшей степени участвовавший в принятии решения и разработке плана, и другие работники — Белобородов, Войков, Сафаров, Толмачев, Чуцкаев, а на исполнительном уровне — Юровский, Никулин, а также Ермаков. Так обстояло дело.

Вопрос о роли центра является одним из главных в истории гибели Царской Семьи. Литература содержит множество гипотез, как признающих, так и отрицающих роль центра и кремлевской верхушки, утверждающих, что решение там принималось лишь о расстреле Николая II, но не всей Семьи и пр. Не выяснены вопросы о том, когда, на каком уровне принималось решение. До сих пор в качестве постановления на Урале приводятся тексты противоречивых информационных сообщений в печати. Противоречивы и авторские подходы к определению роли различных лиц в решении судьбы Романовых. Часто смазывается определяющая роль фактического руководителя Урала — лидера большевистской организации, ответственного от нее за всю работу советских органов, особенно карательных, военного комиссара Ш. И. Голощекина. Фактически же на нем замыкались контакты с центром — Я. М. Свердловым, В. И. Лениным, согласование вопросов, для чего он неоднократно выезжал в Москву. После отъезда Ш. И. Голощекина в Москву в конце июня руководители области из числа посвященных во все тайны, руководители облчека, комендант ДОНа, его внутренняя охрана ждали возвращения его и окончательного решения вопроса о судьбе Царской Семьи, приказа о ее уничтожении. Об этом повествуют Я. X. Юровский, М. А. Медведев (Кудрин), И. И. Родзинский, Г. П. Никулин, другие чекисты, визовский военный комиссар П. 3. Ермаков, охранники-чекисты А. Г. Кабанов, В. Н. Нетребин, собственно, все, кто был причастен к трагедии в Ипатьевском доме и оставил показания или воспоминания. В 1934 г. Юровский вспоминал: «Связь и разговоры по этому вопросу с центром не прекращались. Примерно, числа 10-го июля уже было решение на этот счет, что если оставление Екатеринбурга станет неизбежным...» (как видим, речь также идет о предрешении вопроса в центре). А несколько ранее, в 1922 г., он указывал еще более определенно, что решение было принято не где-нибудь, а в Москве. Он отмечал, что занимался делами ДОНа, ужесточением режима и прочим, «пока не было никакого определенного решения из центра»¹. При этом он связывает получение «решения» с возвращением Голощекина, правда, ошибается с его датированием. Помощник Юровского Г. П. Никулин, полагавший, что «по существу расстрел Романовых был произведен по решению Уральского исполнительного комитета Уральского областного Совета», не посвящавшийся во все тайны процесса принятия решения, тем не менее связывал это с поездками Голощекина в Москву: если Голощекин два раза ездил в Москву для переговоров о судьбе Романовых, то отсюда, конечно, следует сделать вывод, что об этом именно шел разговор². Некоторые из охранников в воспоминаниях (причем наиболее ранних) о подготовке к казни, об ожидании решения, приказа извне говорили значительно определенней. Так В. Н. Нетребин писал: «Вскоре (после поступления 4 июля во внутреннюю охрану. — И. П.) нам было объяснено, что... возможно, нам придется выполнить казнь б/ц (бывшего царя. — И. П.), и что мы должны строго держать все в тайне, все могущее совершиться в доме... Получив объяснения от тов. Юровского, что нужно подумать о том, каким образом, лучше провести казнь. Мы стали обсуждать вопрос... День, когда придется выполнить казнь, нам был неизвестен. Но все же мы чувствовали, что скоро он настанет»³. Это напряженное ожидание решения, идущее то ли от внутренней охраны, то ли от общей обстановки в доме и вокруг него, передавалось и во внешнюю охрану. Многозначащи в этом отношении воспоминания охранника А. А. Стрекотина: «В начале июля Юровский куда-то уезжал, и его не было несколько дней. С приездом его, среди команды появились разговоры о якобы предстоящем расстреле царя. Откуда исходили эти разговоры, неизвестно, но обстановка говорила за это. Так, среди командующего состава началась сутолока, беготня. В общежитие к нам никто из них не заглядывал. Появились разговоры, что Юровский привез из Москвы разрешение на расстрел царя, но никто из начальства нам об этом ничего не говорил»⁴. В тексте воспоминаний Стрекотина, составленных в 1934 г., значится фамилия «Юровский», хотя их автор точно знает, что в действительности он был комендантом ДОНа. В данном случае он допустил описку и определенно имел в виду не Юровского, а Голощекина. Первый в Москву не ездил. В других местах воспоминаний говорится о назначении комендантом Юровского, о начавшихся его беседах с охранниками о Царской Семье и так далее, то есть о присутствии с «начала июля» Юровского на месте. Запамятовал Стрекотин и фамилию помощника коменданта Г. П. Никулина, называя его Окуловым⁵. Очевидная описка⁶, но отсутствие указания на нее составителями сборника — существенная оплошность, ибо момент важный: уезжал в Москву не Юровский, а Голощекин, и именно с его именем связывала охрана решение об убийстве Царя, доставке приказа из Москвы. Голощекина, часто посещавшего дом Ипатьева, Стрекотин, разумеется, знал, видел его в ДОНе и после возвращения того из Москвы, перед расстрелом. Когда же, в какой день вернулся Ш. И. Голощекин в Екатеринбург? П. М. Быков вспоминал так: «По приезде из Москвы Голощекина, числа 12 июля, было созвано собрание Областного Совета»⁷ (заметим, что и он напрямую связывал убийство в доме Ипатьева с возвращением Голощекина из Москвы). Почти все пишущие вторят Быкову, безоговорочно указывая дату 12 июля. А он-то указывает эту дату как примерную и определяет ею скорей созыв «собрания». Но он неточен и в том, и в другом случае: Голощекин вернулся позднее 12 июля. Настоящую дату, правда, тоже без полной уверенности в ее достоверности, выявил Н. А. Соколов: «Он мог возвратиться в Екатеринбург и действительно возвратился из Москвы около 14 июля»⁸. Так когда же Голощекин вернулся из Москвы и когда все расстрельное дело стремительно двинулось к развязке? Юровский в докладе на совещании старых большевиков говорил: «Примерно... 10-го, 11-го июля мне Филипп (Голощекин. — И. П.) сказал, что Николая нужно будет ликвидировать, что к этому надо готовиться»⁹. Некоторые авторы используют эту нечеткую датировку: 10-11, но большинство из них связывает возвращение Голощекина именно с 12 июля, не учитывая того, что Быков не был уверен в этой дате и писал осторожно. К тому же имеется документ с прямым указанием на то, что это произошло 14 июля. Это письмо одного из видных работников ВЧК, приехавшего в Екатеринбург совместно с Голощекиным, наркому внутренних дел: «Я приехал в Екатеринбург только 14 июля вместе с Филиппом Голощекиным»¹⁰.

Страница