– Прошу, скажи им, что я была рядом с тобой. Пожалуйста. Мне кажется, они обвинят во всем меня.
Я начинаю плакать, уткнувшись в плечо Элеанор. Она не отвечает, просто гладит меня по спине. Может, скоро все придет в норму. А потом Элеанор шепчет:
– Я была на другой стороне улицы, Бетт. А ты была рядом с Джиджи. Вместе с Уиллом и Джун.
Я так резко поднимаю голову, словно меня ударило током. Вижу, как Алек разговаривает с полицией. Мне ужасно хочется сбежать, но я держусь. Так сильно стискиваю руку Элеанор, что она вскрикивает. Мне нужно, чтобы она была моим якорем. Как и всегда. Иначе меня унесет.
– Мне больно, – шипит Элеанор, но я не отпускаю.
Я следующая. Меня спросят следующей. Озираюсь в поисках магазина поблизости, в котором смогу скрыться. Полиция будет задавать мне вопросы о девочке, которая была моим врагом весь год. И всем об этом известно. Но я не могу выбраться из толпы, потому что кто-то перекрывает мне путь к отступлению.
– Приветик.
Это Анри, и он не плачет. Не дрожит. Даже не выглядит грустным. Не прячет лицо в руках. Он улыбается.
– Куда это ты собралась? Полиция захочет поговорить с каждым из нас.
Анри страшен в синем и красном свете мигалок. Его глаза мерцают.
Ко мне подходят копы. Открываю рот, но не издаю ни звука. Впервые в жизни хочу позвонить матери.
– Где вы стояли? – спрашивают меня уже в четвертый раз.
А я не могу ответить.
Элеанор стискивает мне пальцы:
– Бетт, говори же.
Анри поднимает руку – словно он не на полицейском допросе, а на уроке английского – и произносит:
– Офицер, я видел, как Бетт Эбни толкнула эту девушку.
45. Джун
Мы все двигаемся как во сне. Наблюдаю за тем, как медики завозят Джиджи в скорую. Она привязана к каталке, шею обхватывает корсет. Ее прекрасное личико, длинные руки, идеальные стопы – все уничтожено. Меня закидали вопросами, а я только и могу, что пожимать плечами. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Чуть приоткрываю рот. Медленно моргаю. Прикладываю ко лбу руку, словно смогу вот так просто смахнуть головную боль.
Меня почти здесь нет.
Бетт рыдает. Это не злые слезы. И не горькие. Это слезы маленькой девочки. Печальные слезы. Неожиданно, после всей той желчи в голосе. Я хочу подойти к ней, чтобы погладить по руке или еще как утешить, но ведь она все еще Бетт. Недостижимая и непредсказуемая. А я все еще Джун. Пусть даже в узком платье и ярком макияже. Не то чтобы что-то в самом деле изменилось.
Бетт верещит:
– Я ее не трогала!
И полицейские отводят ее в сторону.
Все, кроме Уилла, так и замерли на месте. Бетт и Алек обмениваются убийственными взглядами. А я не знаю, что делать и куда идти, и потому просто опускаюсь на тротуар и пытаюсь прочувствовать, что только что произошло. Пытаюсь вспомнить, кто где стоял.
Я вышла из клуба последней. Анри – первым. Бетт, Джиджи, Алек и Элеанор шли вместе. И Уилл, кажется, тоже. Закрываю глаза. Не могу сосредоточиться. Не могу выстроить все в правильном порядке.
Словно из ниоткуда появляются родители Джиджи и ее тетя Лиа. Они плачут и смотрят нам в глаза в поисках ответов. А у нас их нет.
Несколько танцоров кладут руки на плечо миссис Стюарт, но остальные просто смотрят в землю и тоже плачут. Джиджи – вылитая мать. У нее такая же копна кудрявых волос, похожая на львиную гриву, несколько веснушек, добрые глаза и улыбка, полная заботы. Отец Джиджи пялится в пространство.
Прямо перед мной проходит мистер К. Я даже не знала, что он уже здесь, но на улице продолжают появляться люди, которых никак не ожидаешь здесь увидеть. Совсем как во сне. Вне контекста.
На мистере К. какой-то нелепый халат, волосы взлохмачены, словно он только что выскочил из постели. В его голосе – паника. Мир стал каким-то неправильным.
– Садитесь все в такси, – приказывает мистер К. – Живо!
Но в его словах нет силы. И впервые за все время существования нашей школы никто его не слушает.
46. Бетт
Мне кажется, что я вот-вот грохнусь в обморок. Хожу кругами и стараюсь не заснуть: мне нельзя отсюда уйти, скоро вернется полицейский. Я жду часа, когда нагрянет тяжелая кавалерия. Мистер К. и родители Джиджи.
От Алека сбежать не удается. Его рука на моем плече – наконец-то, то единственное, о чем я мечтала! Он обнимает меня и целует в макушку. Сдавливает меня так, что я не могу вздохнуть. Я бы могла утонуть в его объятиях.
– Ты дрожишь.
– Я этого не делала. Клянусь.
Поднимаю на него взгляд. Наши голубые глаза встречаются. Мы не смотрели так друг на друга уже несколько месяцев.
– Я знаю, – произносит Алек осторожно, словно точно знает, как все произошло. – Но кто-то же сделал.
47. Джун
Вокруг меня смыкается толпа. Подходят родители Джиджи. Копы наседают с вопросами.
Я уговорила столько шампанского, что меня вырвало всем съеденным и выпитым. И у меня больше нет соседки по комнате. Во рту неприятный привкус, в глазах вьются мушки. Теряю сознание.
В любой другой день никто бы и не заметил. Максимум медсестра Конни прочитала бы мне лекцию. Но сегодня вокруг куча медицинских приборов, Джиджи уже увезли, и все сразу набрасываются на меня. Прихожу в себя через секунду: рядом медик, жует жвачку прямо мне в лицо и задает вопросы. Я дрожу от его прикосновений.
Он проверяет мой пульс, а потом слушает сердце стетоскопом.
– Прекратите, – сопротивляюсь.
– Тебе нехорошо. Не вставай.
– Я в порядке. – Продолжаю вырываться, но он не отпускает.
– У тебя такое низкое кровяное давление, что я удивлен, что ты вообще стоишь. Расскажи об этом учителям. Поговори со школьной медсестрой.
Мистер К. прерывает его и провожает меня в одно из такси.
Мы возвращаемся в училище, но расходиться по комнатам нам не разрешают. Вместо этого я сижу в его офисе вместе с мистером Лукасом, Морки и двумя мрачными детективами. Они задают одни и те же вопросы, снова и снова. Как это случилось. Кто стоял рядом с Джиджи. Что они делали. Вы пили? Принимали наркотики? Были ли у нее враги? У кого-нибудь был мотив?
Они спрашивают меня о бабочках, об осколках в ее туфле, о послании на зеркале и мертвых тараканах в коробке. Собирают доказательства, чтобы все на кого-то повесить. Забрасывают меня вопросами, и, кажется, я даже что-то отвечаю, а потом я хлюпаю носом и рыдаю. Есть ли какой-то смысл в моих словах?
Распахивается дверь, и все затыкаются. На пороге стоит моя мама. Она злится. Лицо у нее все в красных пятнах, на ней пижама и халат, словно она прибежала сюда, как только узнала о происшествии. Мне больно и грустно, и все же я рада, что ей не наплевать. Что я важна для нее – настолько, чтобы пожертвовать иллюзией идеального мира, которую так тщательно строила. К тому же мать впервые лет за десять вошла в это здание.