Поднимаю взгляд – в глазах моих стоят слезы. Он смотрит прямо на меня, и у меня подскакивает адреналин. Это рефлекс: два года пристального внимания и слежки. Не то чтобы мне нравилось, когда его губы приближались к моей шее, а руки задерживались на талии во время репетиций. Но когда мистер К. в самом деле на тебя смотрит, это так… Даже Адель согласна, что это что-то, а ведь она получила от него куда больше нежелательного внимания. Помню, как находила сообщения от него на ее телефоне: он звал ее своей милой крошкой, назначал встречи в странное время. Она отвечала сухо, но я знаю: Адель не возражала. Под всей этой колючестью мистер К. довольно красив: ему едва исполнилось сорок, он следит за своим внешним видом, ухаживает за волосами и бородой. На старых фотографиях со сцены он так обаятелен, харизматичен. Наверняка многие задумывались, как у него получается сохранять столько энергии вне сцены. Но когда я спрашивала об этом Адель, она краснела и меняла тему, бормоча что-то типа «мистеру К. нравятся женщины, которые выглядят невинными, но на самом деле сильны, – особенно на сцене».
И я помню все те ночи, когда я стучалась в ее комнату, разбуженная кошмаром или болью, а ее соседка сообщала, что Адель ушла на частную репетицию.
Я хочу, чтобы он вспомнил о тех временах. Хочу, чтобы он понял, что мне все известно. А ведь мистер К. вряд ли захочет, чтобы это стало общественным достоянием. Спонсорам такое вряд ли понравится. Или балетному миру. Или полицейским. Хочу, чтобы он вспомнил, как я хороша, чтобы он назначал подходящие для меня роли.
– Кажется, у меня растяжение. Адель говорила, что вы хороши в таких делах. Лучше, чем медсестра. Может, посмотрите? Мне страшно! Вдруг оно и помешало мне добиться обычных результатов в этом году?
Он приподнимает одну бровь.
– Пятая позиция.
Мне почти нравится это ощущение: мы с мистером К. одни в его офисе. И он проверяет мои мышцы. Я подчиняюсь и задираю юбку. Он встает на колени и аккуратно поворачивает мою стопу, потом его пальцы проносятся по внутренней стороне моих бедер и коленям, уверенные, сильные. Ничего личного, сплошной бизнес.
Смотрю вниз, на его лицо – серьезное, без эмоций, словно он вообще меня не замечает. Я приседаю в глубоком плие, чего мистер К. не ожидает – его ладонь проскальзывает выше, прямо мне под юбку.
– Бетт. – Он удивленно отдергивает руку. – Осторожнее.
Но я приседаю еще ниже, а потом встаю на колени – на один уровень с ним, глаза в глаза.
– Мне кажется, я потянула мышцу. – Веду его руку еще выше по внутренней стороне бедра. – Вот тут.
У него учащается дыхание. Он знает, о чем я прошу.
– Адель сказала, что вы знали, что делать, когда то же произошло с ней. – Делаю паузу. – Вы с ней творили настоящие чудеса.
– Бетт. – Мистер К. резко поднимается и делает шаг назад. – Уж не знаю, на что ты намекаешь, но…
Я тоже встаю и сокращаю дистанцию между нами.
– Все в порядке, – шепчу. – Я знаю, вы любите смотреть на красивые вещи. И не расскажу, если захотите их потрогать.
Я развязываю ленты на юбке, и она падает, обнажая бедра. Я потягиваюсь так, что одна из бретелек леотарда слетает с плеча. Сжимаю руки, чтобы была видна моя грудь, которую на самом деле ненавижу. Мистер К. садится за стол и начинает рыться в бумагах, а потом пялится в экран компьютера.
– Бетт. – Его голос строг и непреклонен. – Я думал, что ты наконец нашла правильный путь, но, похоже, это не так. Как у тебя дела дома? А с Алеком? Может, записать тебя к школьному психологу? И это нужно обсудить с твоей матерью. Она должна согласиться. Это единственный логичный шаг.
Я слышу угрозу в его голосе, и до меня вдруг доходит, что, несмотря на то что он знает меня с шести лет, на самом деле я для него чужая душа – потемки. Но я умею реагировать на угрозы.
– Как же так, мистер К. – Голос мой легок, но в нем скрыт яд. – Я рассказывала матери о всех занятиях с вами – с Адель вы тоже занимались, помните? – и она наверняка не обрадуется, что толку от них никакого. Пожалуй, стоит позвонить ей и объяснить, как все сегодня прошло.
Мистер К. снова поднимается, но на лице у него нет и капли сожаления.
– Все хорошо, Бетт. Уверен, твоей матери не стоит знать всех деталей твоей жизни в школе. Давай забудем о том, что сейчас произошло. – Он распахивает дверь офиса. – Тебе не пора на вечернее занятие?
Улыбаюсь ему на прощание:
– Это уже ближе к делу. Сохраним все в тайне.
Пока.
Я выхожу, оборачивая юбку вокруг талии. Никак не могу завязать узел.
Мистер К. стучит дверью слишком сильно. Звук эхом разносится по коридору. Делаю пару глубоких вдохов, чтобы избавиться от залившего меня румянца, и беру себя в руки. Либо я поступила ужасно умно, либо ужасно глупо. Сама не пойму.
Поднимаю взгляд и замечаю Уилла. Он широко улыбается. Рядом стоит Элеанор – выглядит ошарашенной. А я чувствую себя так, словно меня по голове ударили. Через минуту она выдыхает:
– Чем ты там занималась?
– Да, Бетт. – Рыжие брови Уилла ползут на лоб, губы расползаются в ухмылку, которая как бы говорит «все я знаю». – Что ты задумала?
– Ничего. – Я спотыкаюсь о собственные слова, перевожу взгляд с Элеанор на Уилла и обратно. – Мистер К. позвал меня к себе. Мама опять организует сбор средств. Ничего такого.
Но я знаю: Элеанор не верит мне. Я вру как дышу, но Элеанор дружит со мной уже десять лет. Она замечает такие вещи.
27. Джун
Мать ждет меня в холле, и по пути туда я замечаю, как Бетт выскальзывает из Света с довольной улыбкой на лице, которая портит ее идеальные черты. Завидев меня, она замедляет шаг, но потом улыбается еще шире, словно нам обеим известен какой-то страшный секрет.
– Увидимся!
Она бесшумно скользит по коридору, одетая в тренировочное и удобные тапочки. Я смотрю ей вслед, и внутри меня клокочет злоба. Она ведь даже не замечает, что ведет себя как последняя сволочь. Вот я, например, позволяю себе выходки исключительно по веской причине. И точно понимаю, что именно делаю. И Бетт никогда не прилетает за ее поведение. Она хорошо заметает следы. Люди боятся ее обвинять. У нее целый сонм девчонок, на которых она готова все свалить.
Но сегодня Бетт получит свое. Я жажду мести. Не то чтобы Бетт поступила плохо со мной, вовсе нет.
Когда я вернулась, в комнате было пусто, так что я открыла ящик стола Джиджи и нашла те обнаженные фотографии, с Бетт и Алеком, – кто еще мог их подложить, как не Бетт? И только чтобы причинить ей как можно больше боли.
Я ее сдам. Анонимно. Сдам эти фотки учителям – они ведь нарушают всякие правила приличия. Бетт влипнет по-крупному. Алек тоже, но это просто сопутствующий урон, без него никак. Русские ненавидят массивных танцоров, традиции американских подростков и современную хореографию, но больше всего их бесит, когда выставляют напоказ собственные отношения. В прошлом году двоих отчислили за то, что они зажимались на лестнице.