Не выдерживаю и пишу Алеку: «Скучаю». И не могу оторваться от телефона.
Делаю пару плие, смотрю на свое отражение в оконном стекле, закутанное в серебро и белизну. Алек наверняка все еще считает меня красивой. Скорее всего.
Телефон пиликает в ответ. Читаю: «Ты справишься, Би».
Это не сильно обнадеживает, зато теперь я хочу его видеть. Немедленно. Отправляю «Можем поговорить?» – до того, как осознаю, что это звучит как мольба.
Ответа нет. Сердце превращается в кирпич, который тут же ухает на пол.
Каждый декабрь Алек приходил на костюмированную репетицию с букетом бумажных роз и целовал меня. Даже тогда, когда мы были совсем маленькими и я не понимала, насколько это прекрасно. Он брал мое лицо в свои ладони, и мы стояли так несколько долгих, нежных мгновений – а потом целовались. Даже в двенадцать этот парень знал, что делает.
Снег усилился, ветер тоже, так что снаружи не видно ничего, кроме белой стены. Пора идти на сцену. Пора делать вид, что мне есть дело до выступления. Пора приготовиться к танцу с Анри.
В зале спокойно, но тут, за сценой, сплошной хаос. Тоненькие девушки снуют туда-сюда на сверхзвуковой скорости, закручивают волосы в пучки, накладывают макияж, повторяют движения, запоминают шаги, и прыжки, и сложные движения ног в ограниченном пространстве. Воздух наполнен ароматами канифоли, лака для волос и грима – запахом балета.
Сглатываю и подхожу к зеркалу. Я не спрашиваю разрешения, не извиняюсь, даже не постукиваю по плечу соседок – мне достаточно поднять голову и сфокусироваться на том месте у зеркала, где я хочу встать, и двинуться к нему в полной уверенности, что танцоры разойдутся и пропустят меня.
Так и происходит. В этом крохи моей оставшейся силы: способность управлять толпой. Иллюзия власти.
Трясущимися руками поправляю помаду, накладываю серебристые тени, серебряным карандашом обвожу глаза, облекаю ресницы в черную полночь. Руки двигаются словно бы сами по себе. Принадлежат ли они все еще мне? Я чуть не выкалываю глаз карандашом, хотя знакома с ним с тех пор, как мне исполнилось восемь – тогда Адель научила меня слегка приоткрывать губы и смотреть вверх, когда красишься.
– Выглядишь изумительно, – пищит в мою сторону одна девочка из кордебалета – так, словно готовилась произнести эту фразу уже пару часов.
– Мы все должны так выглядеть, – отвечаю. – Иного мистер К. не потерпит.
В прошлом году я часто говорила о мистере К. так, словно точно знаю, чего он хочет. И это было легко: мы с ним проводили много времени вместе, так что я всегда могла припомнить какую-нибудь его напутственную фразу или рассказать девочкам о его видении балета. Я знала все об их костюмах еще до того, как их нам показывали. Я знала всю секреты и приоткрывала занавес тайны настолько, чтобы оставить несчастных в нетерпении. Чтобы они желали большего и восхищались мной.
Сегодня я пытаюсь сделать то же самое, но в последнее время мистер К. не говорил мне ничего более личного, чем «Работай больше». Но девочки об этом не знают. Они все еще видят во мне мессию, через которого говорит балетный бог. Видят настоящую Снежную королеву, что появляется из вьюги и предсказывает судьбы.
Громко вдыхаю и аккуратно накладываю тушь по всей длине ресниц. Руки наконец-то перестают дрожать. А потом я слышу музыкальный смех Джиджи.
– Алек! – Ее голос похож на нежное облачко. А следом – легкий полувздох, который сглаживает все углы его имени.
Не выдерживаю – поворачиваюсь. Нахожу их взглядом, и из меня рвется какой-то странный животный звук. Джиджи стоит у зеркальной стены недалеко от входа в раздевалку, а Алек придерживает ее ногу – так осторожно, словно она может разбиться. Разлететься на кусочки, истечь кровью, и слабостью, и болью в любое мгновение. Одна его рука обвита вокруг крошечной, готовой сломаться стопы, а вторая лежит на внутренней стороне ее бедра – Алек помогает ей с растяжкой. Ее нога так высоко, что почти параллельна телу. Они стоят так близко, и на его лице та самая, особенная алековская улыбка. Он не отводит взгляда, даже когда Джиджи опускает глаза и смеется. Алек всегда надежен и силен. Об этом я знаю даже чересчур хорошо.
Тревога растет. Джиджи там, в костюме, который должен быть моим, – сливовом с золотом, расшитом бисером. Парень, который тоже должен быть моим, дышит ей в шею. Моменты, которые были когда-то моими, украдены из-под самого моего носа. Украдены и выставлены на всеобщее обозрение. Камзол Принца не застегнут, и я вижу его обнаженную грудь. Джиджи легонько дотрагивается до кожи, словно делала это уже сотню раз.
Мышцы деревенеют, ноги не слушаются, и я чувствую набранные после Дня благодарения килограммы так же явственно, как тяжесть промокших джинсов. Единственное лекарство, то, что успокоит меня, вернет меня в собственное тело, чтобы я смогла станцевать партию Снежной королевы и снова всех в себя влюбить, – это руки Алека на мне, его шепот, его прежнее отношение. И это обязательно случится. Мы снова будем вместе.
По крайней мере мой костюм прекрасен, и кожа блестит, словно обсыпанная волшебным порошком фей. Я выгляжу по-королевски, пусть совсем не чувствую себя так.
Я справлюсь.
Отхожу от зеркала и направляюсь к Алеку. Встаю так близко, чтобы почувствовать тепло его кожи, чтобы наши руки соприкасались. Он отодвигается, но я упрямо следую за ним.
– Приветики. – Пытаюсь скопировать легкость, которая звучит в голосе Джиджи, но выходит плоско и слишком глухо. Нужно пользоваться своей силой, а не чужой.
– Привет. – Алек улыбается, в уголках его губ обозначаются ямочки, но улыбка эта ненастоящая. Он все еще держит ногу Джиджи, хотя я тут, прямо перед ним. Ему что, совсем нет до этого никакого дела?
– Давай прогуляемся, – выдыхаю, имею в виду: давай выйдем в зал, давай поцелуемся, давай поглядим на снегопад, и ты скажешь, как я великолепна на сцене. – Ты не против, Джиджи? Украду ненадолго твоего… партнера? У нас просто есть маленький особенный ритуал…
Джиджи краснеет и выдает тысячу разных жестов: пожимает плечами, машет рукой, дрожит. Как мило.
– Мне некогда, не видишь? – Алек опускает ногу Джиджи на пол. Его пальцы задерживаются на ее лодыжке, и он не торопится выпрямляться. Джиджи затихает.
– Может, после? – предлагаю.
Другая девушка уже бы сдалась. Алек ведь сказал, что у него нет времени, – значит, быть со мной он не хочет. Он порвал со мной и льет слюни по другой девчонке, льнет к ней, как кот. Но мне все равно. Она – ничто. Глупая девственница. Проходящее увлечение. Я не позволю нашим отношениям с Алеком исчезнуть, как луже на солнце, словно мы какая-то случайность.
Мы будем вместе.
– Да, может, – мямлит он.
Я никогда не слышала, чтобы Алек так говорил. Словно вообще не хотел этого произносить.
– Мне нужно собраться, – продолжает он чуть громче, но все еще словно бы не своим голосом. – А то скоро начало. Окей?