– Это на удачу.
Он поставил стеклянную коробку на окно моей спальни. Мне тогда исполнилось восемь, я была на больничном режиме и проводила дни и ночи, лежа в кровати в ночной сорочке, наблюдая за проносящимися мимо окна троллейбусами.
– Зачем мне удача? – Я прижалась носом к стенкам инсектария и подумала, получится ли научить бабочек использовать мои кудряшки в качестве насеста.
– Немного удачи никому не помешает. – Он подвинул контейнер, а я продолжила следить за монархами. – Некоторые люди верят, что бабочки – это души умерших. Те, что захотели вернуться.
Я смотрела на этих мелких созданий круглыми глазами. Вдруг среди них моя бабушка? Или учительница третьих классов, миссис Шарлотта? Неужели люди и вправду становятся бабочками после смерти?
Сейчас я думаю о Кэсси. Я не знала ее, и она не умерла, но разве это не хуже смерти – быть запертой там, где ты больше никогда не сможешь танцевать?
Стучу по стеклу и здороваюсь с двенадцатью малютками, которые пересекли страну от края до края вместе со мной. Достаю два цветка из букета, который послали мне родители после того, как я сообщила им о роли феи Драже, и кладу внутрь клетки. Монархи щекочут мне руку и садятся на лепестки, привлеченные сладким нектаром.
– Вот так, крошки мои, – говорю я, а потом понимаю, что Джун все еще в кровати. Я слышу ее дыхание. Как так вышло, что она все еще спит? Совсем на нее непохоже. Обычно она прибегает в студию раньше меня.
Джун не верит в здоровый сон по выходным. И я привыкла к одиноким воскресным и субботним утрам.
Проверяю телефон. Может, мне написал Алек? Вздыхаю. Да, он порвал с Бетт, но что это значит для нас? Мы переписываемся, отрабатываем наши па, но это все. Пришло только сообщение от тети Лиа: «Мама записала тебя к доктору на 9:30. Прости! Приду в 8:30».
Какое разочарование. Кладу телефон на стол, рядом с корзинкой, полной крошечных бумажных индюшек со смешными рожицами. Перевожу взгляд на календарь. Здесь, в школе, легко потерять счет дням. На следующей неделе День благодарения.
Кто притащил сюда этих индюшек? Ищу на столе записку или что-то вроде того…
– Это от Алека, – шепчет Джун.
Я подпрыгиваю на месте, но не поворачиваюсь. Она ненавидит, когда ее будят.
– Прости, – шепчу в ответ, но она переворачивается на бок и молчит.
Я зажимаю себе рот, чтобы Джун не увидела моей улыбки. Трогаю свернутых из бумаги птиц, провожу пальцами по каждому сгибу. Мне так хочется все ей рассказать! Когда я только приехала сюда, я мечтала с ней подружиться. Но мы и двумя словами не перемолвились. Она ужасно непредсказуемая. В последнее время ее почти невозможно прочесть, мы даже перестали вместе есть или ходить на репетиции.
Выхожу из комнаты. Принимаю душ, но мысли об Алеке меня не покидают. Провожу пальцами по губам, вспоминаю наш поцелуй в Свете. Сердце стучит как бешеное, но это так приятно. Даже не пытаюсь успокоиться. Не контролирую дыхание. Струи воды ударяют меня меж лопаток, я закрываю глаза и представляю, каково это – почувствовать его губы на том же месте.
Я еще никого так не хотела, и уж тем более парня, настолько опасного для подобных желаний. Сегодня утром я просто тону в мыслях об Алеке. Как такое скрыть? У моего желания собственная жизнь, оно дышит и рвется наружу. К тому же мне совсем не хочется его останавливать.
Там, дома, мальчишки пытались со мной дружить: рыжеволосый Роберт, единственный мальчик, приходивший ко мне на дни рождения; скейтбордист Ноа, который пригласил меня на выпускной бал в восьмом классе, и Джамал, оставлявший записки в моем шкафчике на протяжении всего десятого класса. Но я никогда не обращала на них внимания, все мое время занимали частные уроки танца. Но Алека невозможно игнорировать. Хотя стоило бы беспокоиться о Бетт…
Спускаюсь на четвертый этаж к комендантам и жду тетю Лиа, хотя она, скорее всего, опоздает. Как всегда. На дальнем диване сидит Уилл с пакетом льда на вытянутой ноге.
– Что случилось? – спрашиваю, не успев как следует подумать.
Сначала он даже глаз не открывает. И я повторяю вопрос. Уилл поворачивает голову и поясняет:
– Это превентивное. Каждый день сижу с этой штукой – не важно, есть травма или нет. Помогает против воспаления.
Голос у него резкий, словно он не в настроении. Неудивительно, что он так восхитительно танцует.
– Зачем ты так рано встал? – спрашиваю, чтобы просто не молчать.
– Зачем? Да я всегда рано встаю, – бормочет Уилл.
Он – лучший друг Алека, но это все, что я о нем знаю. Это и еще то, что мистер К. постоянно им недоволен, хотя Уилл блестяще выступает.
– А ты куда собралась? – Он окидывает взглядом мои джинсы, свитер и пальто.
Я краснею и чуть не выдаю ему всю правду. Но это было бы ужасно глупо.
– На завтрак с тетей.
Это ведь не вранье. Мы наверняка где-нибудь перекусим – после визита к врачу.
– Все мальчишки так рано встают по субботам? – Я надеюсь, что Уилл расскажет что-нибудь про Алека. Вдруг он тоже не спит?
Уилл улыбается так, словно сейчас начнет рассказывать мне какой-то жуткий секрет в самых ярких подробностях.
– Он ведь тебе нравится, да?
– Кто? – Я прекрасно понимаю, что он имеет в виду Алека. Но Уилл мне не друг, и я не уверена что ему стоит об этом знать.
– Не притворяйся. Он мне все рассказывает, знаешь ли.
Краснею еще гуще и отворачиваюсь.
– Так что, нравится?
– Может быть.
– Ты непохожа на Бетт и потому нравишься мне. Может, составишь ему достойную пару.
Он перекладывает пакет со льдом на колено и поправляет волосы. Джун за глаза называет его Морковкой. Из-за цвета волос, конечно.
– Да, может, вы будете хорошей парой… – повторяет Уилл.
– Ну да… – Не представляю, как я должна на такое реагировать.
– Бетт – та еще сучка. Абсолютная пустышка. И это она написала ту хрень на зеркале. Я эту розовую шанелевскую помаду везде узнаю. Она бы в ней спала, если бы могла. Считает, что ей дофига идет.
– Правда? – удивляюсь я, хотя и так догадывалась, что это она.
– Да ладно тебе… Передо мной-то не юли. Ты ее тоже подозревала. Мы все подозревали. – Уилл пытается выглядеть обеспокоенным, но в то же время улыбается. – Это ее почерк. Поверь. Все подколки так или иначе связаны с ней.
В этом есть смысл. И раз уж это Бетт оставила мне послание на зеркале, то что помешало бы ей повесить нашу с Анри фотографию или мои медицинские записи в Свет? Может, стоит с ней поговорить?
– Зачем она это делает?
– Я даже оправдать ее толком не могу. Или обвинить во всем ее чокнутую семейку. Дело в том, что эта школа… – Уилл окидывает взглядом стены, словно опасается, что они подслушают его откровения. – Тут все показывают свое худшее лицо. Это место словно взывает к нашей темноте. Даже я делал то, чем совсем не горжусь. – Он перекладывает лед на другое колено и продолжает: – Может, виноват балет. Не знаю… Здесь ведь есть место только для одной звезды. Остальные не имеют значения. Они только фон, милые украшения. Бетт всегда была здесь звездой. Как ее сестра. Наследственная слава, все такое. Пока ты не появилась, конечно. Мне это нравится. Нравится, что ты – другая.