– Видишь? Совсем другая.
Я и чувствовала себя другой. Особенной. Прима-балериной или президентом компании. Той, у которой все получается без усилий. Не собой.
Я пыталась выдавить из себя благодарность, но не могла подыскать нужных слов. Сей Джин снова коснулась моего подбородка.
– Ты очень красивая, – прошептала она совсем тихо.
Между нами словно воздух сгустился. Она наклонилась ниже. Я видела две крошечные веснушки у нее на носу и чувствовала ее дыхание на своем лице. Я не могла пошевелиться. Не могла отстраниться. А потом она поцеловала меня – ее розовые губы к моим. Мягкие и теплые. Странное было ощущение. Я еще ни разу не целовалась.
Сей Джин закрыла глаза. Я – нет. Я вообще не знала, что делать и как себя вести. Увидела, как поднимаются ее брови. Она попыталась раскрыть мои губы языком. И я отодвинулась.
– Что ты делаешь? – спросила я. Сердце ухало где-то в горле. В ушах шумело.
Она сморщила нос и покраснела – от груди до лица.
– М-м-м, прости.
Сей Джин повернулась к своему зеркалу и достала помаду. Подкрасилась дрожащей рукой.
Я стерла помаду с губ салфеткой – и ее, и свою. Увидела, что у нее на шее выступил пот. Нужно было что-то сказать. Например, что все хорошо. Что она – моя лучшая подруга. Что я не знаю, почему она меня поцеловала, но я всегда готова помочь ей разобраться в себе.
Я посмотрела на часы. Скоро начнутся уроки. Я поднялась. Сей Джин не пошевелилась. Она сидела, неотрывно глядя на свое отражение в зеркале. Я не знала, что сказать. Подождала ее, но она так и не поднялась. Я подошла к двери.
– И Джун, – позвала она.
Я повернулась. Она смотрела прямо на меня.
– Скажи, что я заболела, хорошо? – попросила Сей Джин, и в глазах ее заблестели слезы.
– Хорошо.
– Я не… Я… – Ее голос дрогнул. – Я просто хотела…
– Конечно, нет, – ответила я.
Хорошие корейские девочки не целуют других корейских девочек. Они целуют мальчиков. И выходят за них замуж. Я хотела спросить, хотела узнать, почему она поцеловала меня и что вообще происходит. Сказать ей, что все будет в порядке. Что я всегда буду рядом.
– Все в порядке. Все… – начала я, но она подняла руку, и я ушла.
К концу дня Сей Джин попросила комендантов переселить меня из нашей комнаты, а спустя неделю начали расползаться слухи. Слухи о том, что я лесбиянка и что она больше не хочет со мной жить. Позвонили моей матери. Школьный консультант прочел мне лекцию о том, что нельзя смущать других учеников.
Сейчас на Сей Джин тот же оттенок розового, что и тогда. Готова поспорить, что и на вкус ее губы такие же, как и годы назад. Смесь помады, грейпфрута и чая. Мои на вкус такие же.
– Ты всегда идешь на втором месте, да? – Сей Джин делает шаг вперед.
Я чую ее сладкий парфюм. Она хлопает своими длиннющими ресницами.
– Дублерша Джиджи. Никто не выбирает тебя первой. Думаешь, ты такая вся клевая, но больше никто так не считает. – Она прищуривается.
Это больно. Вся моя дерзость испаряется, и я очень хочу исчезнуть из поля ее зрения. Больно только тогда, когда все – правда.
В моей сумке тренькает шкатулка с драгоценностями. Не знаю, думает ли мама о моем отце, но я не могу его забыть. Единственное, что мама о нем сообщила, – у него новая семья, которая нравится ему больше нас. Потому то, что сказала Сей Джин, – правда гораздо более болезненная, чем она может себе представить. Она называла меня по-разному – сучкой, позеркой, Белоснежкой, – но это худшее. Дублерша.
Вспоминаю то, что сказала мама по телефону. Если я не стану лучше, я уйду.
– Никому ты не нужна, – добивает Сей Джин.
Хочу ответить, что ей я была нужна. Напомнить про поцелуй. Но я молчала все эти годы и молчу сейчас. Я храню ее маленький секрет.
Джейхи говорит ей что-то по-корейски. Она замирает.
– Ты уже выиграла, – произношу наконец. И Сей Джин не знает, что с этим делать.
Я хочу, чтобы Джейхи понял, что это она плохая – не я. Остальные девчонки ругаются на меня на корейском, я не понимаю всех слов, просто знаю – они очень грубые. Но Сей Джин хуже их всех, вместе взятых. Она просит их замолчать, машет рукой, совсем как Бетт ведет себя с Элеанор и Лиз. Она действительно пытается быть Королевой Бетт, и ей это почти удается. Девочки затыкаются. Я поворачиваюсь, чтобы исчезнуть в студии.
– Я кое-что нашла.
Сей Джин тянется за своей сумкой. Что-то блестит в ее руке, и я тут же понимаю, что это. Моя пропавшая пудреница. Сей Джин знает, как эта штука мне дорога. Она всегда в моей сумке или в комоде.
Представляю, как Сей Джин рыщет по моей комнате, и выхватываю пудреницу из ее рук, как маленькая. Она отдает ее сразу же, и это странно. Она нехорошо улыбается. Я открываю пудреницу: зеркало сломано, а губка разрезана.
– Упс. – Сей Джин прикрывает ладошкой рот.
В коридоре куча танцоров, они все видели. Вокруг разлилась тишина, и я чувствую на себе взгляды дюжин глаз.
Джейхи снова что-то говорит. Они с Сей Джин перебрасываются словами. Обо мне ли?
Закрываю пудреницу. Получится ли у меня склеить зеркало?
Морки гонит всех в класс. Мы разминаемся, делаем упражнения у станка, потом Морки заставляет нас делать фуэте. Выхожу в центр, протискиваясь между другими девчонками. Развожу руки. Готовлюсь. Кто-то ворчит, кто-то бормочет себе под нос.
Я лишь хочу, чтобы она заметила, как хорошо я танцую.
Играет музыка. Другие девчонки заканчивают свой четвертый поворот. Как и просила Морки. Но я не могу остановиться. Я кручусь и кручусь, чтобы разговор с Сей Джин вылетел из меня, словно пробка. И впервые все взгляды прикованы ко мне. Девчонки отодвигаются, а Морки наоборот – подходит. Знаю, все хотят, чтобы я остановилась. Нужно было просто сделать четыре поворота, как велено. Я одна в центре. Я – волчок. Давно перестала считать. Наконец останавливаюсь.
– Браво! – кричит Морки. Отмечает перед всеми, как я погружена в процесс. Говорит, что мои фуэте безупречны.
Обычно для учителей я призрак. Тот, кто не стоит внимания. Но не сегодня. Я рискнула. Перешла черту, чтобы покрасоваться.
Все аплодируют мне. Все, кроме Сей Джин.
Девочки хлопают меня по спине и одаривают комплиментами, они не кажутся фальшивыми или саркастичными. Джиджи так сильно меня обнимает, что я перестаю дышать. И улыбается так широко, словно гордится тем, что делит со мной комнату. Я стараюсь не придавать этому значения. Замечаю, что даже мистер Лукас, отец Алека, смотрит на меня сквозь стекло – а он почти никогда так не делает. Он странно мне улыбается и кивает.
Делаю реверанс и возвращаюсь к станку. Джейхи там, за стеклом. Он поднялся с места. Ловлю его взгляд – и проходит, кажется, целая вечность, прежде чем я поворачиваюсь к нему спиной и сдерживаю торжествующую улыбку. Меня наконец-то заметили.