Только как доказать, что Костенко виновен? Рассказы, тем более из третьих уст, – не основание для масштабной проверки. Ну, придет она к Макарову, скажет, ах, Горьков такой хороший, я ему верю, и что дальше? Федор Константинович завопит от радости: «Боже мой, Яна Михайловна, какая радость получить от вас столь компетентное заключение! Раз вы верите, все так и есть, никакого сомнения! Вы у нас индикатор правды, мерило добра и зла!»
Работники следствия стоят друг за друга горой, знают технику допроса, у них есть вылизанное уголовное дело, по которому они будут говорить как по букварю, поэтому, чтобы раскачать этот монолит, нужно бросить в него что-то повесомее веры молодого неопытного следователя. Какую-то убедительную улику, свидетельствующую либо о невиновности Горькова, либо о том, что его били и довели до самоубийства, и неизвестно, что проще доказать, первое или второе.
Простившись с хозяевами, Яна хотела прямо от них ехать во Дворец пионеров, благо суббота там полноценный рабочий день, но возле метро сообразила, что соваться туда наобум святых будет неразумно. Ведь если Горьков невиновен, то очень большая доля вероятности, что настоящий маньяк работает именно там, ведь никак нельзя объяснить простым совпадением, что погибло столько ребят, посещавших литературный кружок.
Какой-нибудь скромный товарищ преподавал рисование или музыку, а в свободные минутки заходил послушать, как дети читают свои стихи и рассказы… А как-то раз в минуту откровенности Горьков рассказал ему о своем участке в Псковской области, на который он выбирается очень редко, а может быть, даже приглашал вместе с собой за грибами.
Вполне перспективная версия, но разрабатывать ее нужно аккуратно, чтобы не спугнуть преступника.
Решив так, Яна поехала к Лидии Ледогоровой, которая сегодня дежурила в диспансере и готова была с ней поговорить, если «девушка не боится заразиться».
Яна боялась, но все равно поехала. Ее работа тоже не самая стерильная в мире, так что надо привыкать общаться с туберкулезниками, сифилитиками, вшивыми и прочими опасными товарищами.
Лидия Александровна оказалась яркой женщиной чуть постарше самой Яны и сразу покорила ее внутренней силой и раскованностью.
«Вот была бы я такой!» – вздыхала Яна, понимая, что это несбыточные мечты.
К сожалению, Ледогорова рассказала только то, что Яна уже слышала от Евгения Павловича. Она не помнила фамилии зэка, и сколько времени прошло с тех пор, тоже затруднялась сказать. Почти все ее пациенты – бывалые сидельцы, болезнь протекает тяжело, длительно, и, к сожалению, они чаще умирают, чем выздоравливают. По большей части это люди одинокие, и приходится не только лечить их, но и поддерживать морально, поэтому рассказ того уголовника не произвел на Лидию Александровну глубокого впечатления, случалось ей выслушивать исповеди и похуже. Она посочувствовала человеку, прожившему такую жизнь, что убийство явилось в ней лучшим поступком, но вскоре забыла эту историю до тех пор, пока на кафедре завуч не поделилась с ней сенсационной новостью, что тот упертый зануда, который не хочет зачесть ей кандидатский минимум, оказывается, не просто Горьков, а сын того самого Горькова, маньяка и писателя.
Лидия Александровна напрягала память, пытаясь вспомнить хоть что-то, что помогло бы ей вычислить того зэка, но пока безрезультатно. Обещала в архиве взять журналы движения больных за прошлые годы, возможно, это освежит память, но гарантии нет. Тогда придется журналы регистрации смертей смотреть…
– А это очень обязательно? – робко спросила Лидия Александровна. – Вдруг не вспомню? Он ведь уже все равно умер и ничего больше не расскажет.
Яна объяснила, что, установив личность, они выяснят, действительно ли этот сказитель сидел в одной камере с Горьковым или все сочинил.
Убедив Лидию Александровну, что вспомнить зэка необходимо, Яна подумала, что вместо того, чтобы заставлять занятого человека терзать свою память и рыться в медицинской документации, можно в три минуты выяснить все самим, запросив в следственном изоляторе, кто сидел в одной камере с Горьковым, и потолковать с теми из них, кто остался в живых.
Но сейчас она действует подпольно и конфиденциально, будто в тылу врага, и вынуждена добывать информацию окольными путями.
В воскресенье они с родителями ходили на юбилей маминой двоюродной сестры, и Яне было не до расследования. С утра прихорашивалась и наряжалась, а все равно весь вечер отвечала на стандартные вопросы, почему до сих пор одна, когда наконец выйдет замуж, когда подарит родителям внуков и куда только смотрят мужики.
Подпившая юбилярша прочла ей страстную лекцию о том, что семья для женщины должна быть на первом месте, ибо работа в постели не согреет и стакан воды не поднесет, а годы-то, они как дождь, идут-идут, да и проходят.
Со всеми этими постулатами Яна была совершенно согласна, расстроилась и до утра горевала о своей жалкой участи старой девы.
Конфиденциальное расследование совершенно вылетело у нее из головы, а вспоминать его не очень хотелось. Ведь главное для женщины – семья, а не тайные поручения прокурора Макарова.
Но ближе к обеду позвонил Виктор Николаевич Зейда, пригласил встретиться после работы, и на сердце сразу стало веселее. Яна, конечно, отказалась, но таким специальным неокончательным тоном, который говорит о благосклонности девушки лучше всякого согласия. И Зейда понял, потому что точно таким же специальным голосом сообщил, что ждет не дождется, когда они пойдут в архив. Сказал он, правда, «чекаю не дочекаюся», но Яна уловила смысл.
Почему-то после общения с Зейдой у Яны всегда усиливался трудовой энтузиазм, вот и сейчас она достала из сумки блокнотик и стала записывать план расследования, чтобы представить его Макарову, когда появится немножко больше фактов.
Итак, у нее два готовых направления – Дворец пионеров и сокамерники Горькова. Тут ей одной никак не справиться, а вот что по силам – это как следует расспросить Валентину Дмитриевну, вдову Горькова. С ней немножко трудно разговаривать, потому что после инсульта речь невнятная, но голова у старушки варит хорошо.
Наверное, жестоко погружать женщину в кошмарные воспоминания, только ведь это ради восстановления доброго имени мужа.
На сегодняшний день она знает о деле Горькова только понаслышке, на уровне сплетен и парадно-выходного рассказа заслуженного следователя Костенко. Но даже этой скудной информации достаточно для предположения, что убийца как-то мелькал на орбите жизни Павла Николаевича.
Евгений говорил, что до трагедии мама работала на полставки в библиотеке, а интересы ее были сосредоточены на муже и сыновьях. Такие домовитые женщины обычно знают друзей мужа и детей, в курсе их жизненных обстоятельств, помнят, кто на ком женат, где работает. Все, что вокруг семьи, представляется им важным и интересным.
В общем, разговор с Валентиной Дмитриевной лишним не будет.
Яна позвонила Горькову и договорилась, что придет к нему после работы.