– Теперь они наверняка скажут, что ты был за рулем.
– Да, и что с того? Это же не запрещено законом, сидеть за рулем.
– Запрещено подвозить людей, совершающих преступление. И ты своим поступком превратил себя в одного из них.
– Может, хватит уже?
Они проезжают через городки с низкими домиками, стоящими у самой дороги, тогда как садики отодвинулись вглубь. Голые деревья стали черно-коричневыми от влаги.
– Сколько времени уже прошло с тех пор, как я в последний раз ездил туда с тобой? – спрашивает он.
– Много, – отвечает она.
* * *
– Когда закончим, я тебя свожу куда-нибудь поесть, – говорит она. Они поворачивают на улицу, ведущую мимо пустой мясной лавки, где над дверью все еще прибита голова золотого тельца, потом проезжают мимо книжного магазина, тоже закрытого.
– Офигеть, жизнь здесь просто бьет ключом, – говорит Мальте.
– Ключом – не ключом, – отвечает она, слегка задетая за живое. И они уже доехали до церкви.
Они выходят из машины, и она достает из багажника цветы. Мальте говорит, что замерз и лучше подождет в машине.
– Идем, – говорит она. – Это недолго.
– Знаю я тебя, – говорит он. – Потом тебе надо будет пересадить пучок травы, потом подравнять гравий граблями, а после этого переговорить со смотрителем, это уж как пить дать.
– Потом сходим поесть, – говорит она. – И ты согреешься.
– Ты уже это говорила, – говорит он.
– Да, но просто мне кажется, мы должны чувствовать себя комфортно.
– Не парься, ма.
Он обнимает ее одной рукой. Воздух влажный и холодный. При каждом вдохе липкая пленка залепляет ноздри.
Она выкапывает садовым совком ямку и тесным рядком сажает гиацинты справа от надгробия. Все утро она предвкушала, как сделает это, но, когда она утрамбовывает землю, ее вдруг переполняет темное чувство ностальгии, оно вцепляется в нее, отпускает и снова вцепляется. Она слышит, как он харкает и сплевывает на землю у нее за спиной.
– Прекрати это скотство, – говорит она.
– Зато ты у нас всегда такая чистюля, – говорит он, и в ней поднимается волна бешенства.
– А ТЫ, очевидно, окончательно решил превратиться в свинью, – говорит она.
Он поворачивается к ней спиной и закуривает. Его тощая спина горбится, защищая сигарету от ветра, которого почти нет. Такой тихий выдался день.
– Не парься, – говорит он.
– Кого-нибудь убили?
– Откуда мне знать, – говорит он и подбирает с земли совок. – Пойдем же уже, черт возьми.
– У тебя совсем крыша поехала, мальчик мой? Хочешь пустить под откос свою жизнь и нашу, и жизнь других людей?
– Заткнись же уже, наконец.
– А? Под откос, да?
– Заткнись, я сказал.
– Смотри мне в глаза! Ты хоть немного представляешь себе, что такое жизнь?
– Ты просто больная уродка.
Она делает шаг к нему, и он бьет ее совком по лицу. Край лезвия задевает ее по носу. Она едва удерживается на ногах.
– Мальте, – кричит она. Хватает его за руку и тащит за собой несколько шагов.
– Ты не смеешь мне угрожать, чтоб тебя, – говорит он, немного понизив голос.
– Давай пройдемся.
– Ты этим ничего не добьешься, сразу тебе говорю.
– Нам нужно успокоиться, обоим.
– Сама успокаивайся, старая коза.
Почти вслепую она роется в сумке и достает бумажный носовой платок. Она с трудом что-то видит сквозь заливающие глаза слезы. Прикладывает платок к лицу, и бумага пропитывается кровью.
– Пойдешь со мной в туалет, нужно все это смыть.
Она стискивает его руку, ведет за собой в туалет, прямо внутрь. Он снова закуривает. В кранах только холодная вода. Лисбет плещет водой себе в лицо, а кровь все течет и течет жидкими струйками.
– Тебе нужно запрокинуть голову, – говорит он. – Вот, держи. – Он отрывает кусок бумаги от рулона для вытирания рук и протягивает ей. – Прижми к носу.
– Спасибо.
Она прижимает бумагу к носу с обеих сторон и наклоняет голову. В лице интенсивно пульсирует кровь, она чувствует нарастающий холодок и внезапно понимает, что она к тому же обмочилась в брюки.
– Я пописала в брюки, – говорит она.
– Ну ты, ма!
– Надо что-то придумать.
– Хм, – он молча курит, смотря в окно. – Можешь взять мои, – говорит он.
– Ты же не можешь разгуливать без штанов.
– Нет, но я имею в виду, пока не купишь себе что-нибудь.
– Неплохая мысль, – говорит она и моментально чувствует, как забрезжила надежда и откуда-то взялись новые силы.
Он бежит впереди нее к машине, и при виде его длинных, голых, белых ног, которыми он активно перебирает по холоду, ее разбирает смех. Его брюки настолько малы, что у нее не получается их застегнуть, но она натягивает их и стартует вслед за сыном. Они добегают до машины одновременно и синхронно прыскают от смеха.
– Видел бы ты себя со стороны, – кричит она.
– А ты себя, – отвечает он. Они облокачиваются на крышу машины, каждый со своей стороны, и почти захлебываются булькающим смехом. Лисбет открывает двери, и они падают в салон, она включает теплый обдув, подтягивает плед с заднего сиденья и сует ему. Потом они едут в «Бругсен».
Когда она выходит из магазина, надев в туалете для клиентов новые брюки и переобувшись, он сидит, прислонив голову к боковому стеклу. Кажется, что он спит. Она стучит по стеклу, он выпрямляется и опускает окно, она возвращает ему брюки и отворачивается, пока он натягивает их, прикрывшись пледом.
– Теперь пора пообедать, – говорит она, когда он вылезает из машины.
Он говорит, чтобы она пока шла в ресторан, а он подойдет чуть позже.
– Почему мы не можем пойти вместе?
– Мне нужно заскочить в магазин, купить курева.
– Я подожду здесь.
– Нет, ты не подождешь здесь. Мне еще надо в туалет.
Он многозначительно поднимает брови, глядя на нее.
– Но я же могу просто подождать здесь. Совершенно не проблема, если это и займет какое-то время.
– Ты не будешь меня ждать? О’кей?
– Ладно.
– Иди вон в ресторанчик и закажи нам что-нибудь.
– Что бы ты хотел?
– Не знаю. Просто что-нибудь съедобное. Ладно?
– Ты как: очень голоден, чуть-чуть или что-то среднее?
– Хватит уже этих вопросов. Это просто больше невыносимо.