Тайны пиратского пляжа - читать онлайн книгу. Автор: Мария Менто cтр.№ 56

С учетом показаний Силвейры и Аманды в деде Тадеу вскрылись новые подробности, которые и не позволили ему избежать тюремного заключения. И хотя суд учел ходатайство Азеведу, в котором тот высоко оценивал помощь подсудимого следствию, Тадеу все равно был приговорен к двум годам лишения свободы.

Под стражу его взяли прямо в зале суда, но Жуди сумела вскоре добиться свидания с ним, предъявив начальнику тюрьмы справку о беременности.

Тадеу вышел к ней мрачный, насупленный и, стараясь не глядеть ей в глаза, попросил, чтобы она к нему больше не приходила.

— Постарайся забыть меня и устраивай свою жизнь. А я — человек конченый.

— Именно это я и пытаюсь сделать — устроить свою жизнь, — ответила Жуди. — А также твою и нашего будущего ребенка!

— Что? Ребенка?! — воскликнул Тадеу, не зная, радоваться ему или огорчаться.

— Да. Я беременна. И хочу, чтобы у моего ребенка был законный отец.

— Нет, это невозможно! Я ведь — в тюрьме!

— Возможно. Твой покровитель Азеведу уже пообещал помочь нам устроить свадьбу прямо здесь. Не свадьбу, а регистрацию брака. Ты же не бросишь меня одну с ребенком?

— Да если бы я мог!… Если бы я был свободен!…

— Ты будешь свободен. Через два года. А пока мы с сынишкой будем навещать тебя здесь…

На выходе из тюрьмы Жуди случайно встретился Азеведу.

— Спасибо вам! — бросилась к нему Жуди. — Вы сотворили чудо! Тадеу ожил прямо у меня на глазах!

— Я рад за вас. Тадеу — хороший парень, и ты будешь с ним счастлива.

— Да, я в этом не сомневаюсь. А вы идете… не к Тадеу?

— Нет, у меня тут есть другой подопечный, который еще только ждет своего приговора.

Этим «подопечным» был, конечно же, Силвейра. Азеведу не оставлял его в покое и вел с ним долгие изматывающие беседы, надеясь поймать Силвейру на какой-нибудь случайной проговорке. Но тот вел себя предельно осмотрительно и пока что не допускал никаких оплошностей.

Услышав впервые от Азеведу, в чем его подозревают, он рассмеялся:

— У вас буйная фантазия! Это ж надо было такое придумать: я — и вдруг Тиноку! Вы возьмите его фотографию и сравните с моей внешностью. Ничего похожего!

— Я лучше возьму заключение хирурга, который усмотрел на вашем лице явные следы пластической операции.

— Что ж тут удивительного? После аварии мое лицо буквально слепили заново. Но это отнюдь не значит, что до операции я был хотя бы отдаленно похож на Тиноку.

— А цвет глаз? Вы изменили его с помощью контактных линз.

— И здесь не вижу никакого криминала, — парировал Силвейра. — Просто в таком виде мои глаза стали более выразительными. Вы тоже не молодой человек и сможете понять меня: я влюбился в юную красавицу и хотел ей понравиться.

— Вы имеете в виду Аманду?

— Да, — тяжело вздохнул Силвейра. — Это моя незаживающая рана. Скажите, как она себя чувствует?

— Потихоньку поправляется.

— А… какой срок ей грозит?

— Думаю, лет десять, не меньше.

— Она этого не вынесет! Аманда — очень хрупкое и нежное существо.

— Да, здоровье у нее слабое, психика подорвана. И все потому, что вы ее воспитывали так уродливо!

— Опять вы за свое? Не пытайтесь поймать меня в ловушку— я не Тиноку. Но в одном вы все-таки правы: я виноват — не уберег Аманду, погубил ее!

— Ну так перестаньте хоть сейчас юродствовать. Зачем вам лишний грех на душу?

— А мне нечего терять! Я ведь получу пожизненный срок, не так ли?

— Так.

— Ну вот видите! Меня уже ничто не спасет… Разве только, подвернется какой-нибудь шальной случай, и я сбегу от вас? — позволил себе издевательский тон Силвейра, но Азеведу трудно было вывести из равновесия.

— Вы можете сколько угодно ерничать, — сказал он. — А я все равно когда-нибудь заставлю вас признаться в том, что вы — Тиноку.

Сколько прошло времени с тех пор, как она, Аманда, оказалась в камере, она не знала. Время не интересовало ее. Что ей было до времени?

Дни тянулись длинные, одинаковые, и череда ее мыслей была под стать им. Как назвать состояние, которое владело ее душой? Тоска? Безнадежность? Отчаяние? Да, тоска переходила в отчаяние, а его сменяла безнадежность. Но порой к ней возвращалась и ярость, и тогда она колотила руками и ногами в железную дверь, взывая к божеству мести и возмездия, которое должно было покарать ее врагов и восстановить справедливость.

Но божество молчало.

Зато в такие минуты к ней приходили — нет, не суровые стражи закона, а монахини, чаще всего одна и та же, немолодая, с суровым грубоватым лицом и надежными твердыми руками. Аманда покорялась этим рукам — как всегда, после истерической вспышки энергии у нее наступало бессилие, и она позволяла уложить себя в постель и напоить каким-то питьем, наверное, успокоительным травяным чаем, после которого погружалась в полусон-полугрезу. Монахиня тихо молилась возле нее, и под ее бормотание:

— «Господи! Помилуй грешную душу Аманды Фигейрыдус Кампус. Во имя Отца и Сына и Святого Духа!» — Аманда погружалась в глубокий сон.

Сколько она спала — час или сутки — она не знала да и не спрашивала.

Она медленно выплывала из океана забытья и погружалась в другой — океан отчаяния. Ей нечем было жить, кроме ненависти, но и ненависть в итоге превращалась в бессилие.

Время от времени Аманда видела надзирателя, который приходил и клал у ее изголовья письмо.

Она знала, что это письмо от Силвейры, который тоже сидит в тюрьме, сидит где-то неподалеку и по— прежнему чего-то хочет, чего-то добивается от нее.

Чего? Любви? Преданности? Согласия на побег?

Аманда не знала и не хотела этого знать. Она не брала писем в руки, не вскрывала конвертов, не прикасалась к ним. Надзиратель оставлял их на столике.

Со временем писем набралась изрядная стопка, но Аманда равнодушно отводила от них глаза. Вряд ли даже помнила, что они существуют. Единственный человек, который интересовал ее, был Шику, но он ни разу не появился у нее в камере, ни разу не спросил о ней и не подал о себе вести.

Силвейра всякий раз с нетерпением спрашивал надзирателя, как он нашел Аманду и не принес ли ответ. Услышав очередное «нет, не принес», привычно повторял:

— Она еще больна, я понимаю. Вот ей станет немного лучше, и она прочтет все мои письма подряд!

И он писал очередное письмо, вновь суля ей зололые горы, кладя к ее ногам весь мир, если только она согласится рискнуть и…

Самые невероятные планы роились в голове Силвейры.

Он по-прежнему верил в деньги. Верил, что все покупается, все продается, а значит, достижимо все, что только может прийти ему в голову. Вот он и тешил себя самыми невероятными фантазиями. И еще игрушками — деревянными солдатиками, которых изготовлял сам от нечего делать, над которыми чувствовал себя и царем, и Богом, с которыми разыгрывал немыслимые битвы.